Однако вскоре отец Александр поднялся и попытался найти свой портфель. Поняв, что это бесполезно, и не обращая внимания на струящуюся из раны кровь, он направился к станции.

В это время к подходящей электричке шли женщины, которые увидели окровавленного человека и узнали в нем живущего неподалеку от них священника. «Кто это Вас? Вам помочь? Может, „скорую помощь“ вызвать?» — спросила одна из женщин. «Я сам», — ответил отец Александр.

Как перекликается этот ответ с евангельским «Я есмь…» («Это я, я сам»), означающим в том числе и согласие на жертву, предание себя Воле Божьей, самопожертвование!

Обливаясь кровью и изнемогая от боли, отец Александр побрел в сторону дома. Из окна соседнего дома видели, как батюшка шел, зажимая рукой затылок… Он дошел до калитки своего дома, взялся руками за перекладины забора и медленно сполз по ним на землю… Собаки не залаяли. Воцарилась тишина, изредка прерываемая стонами батюшки…

Жена отца Александра, находившаяся дома, услышала стоны и вышла. Но через широкий штакетник забора не было видно, кто стонет у ворот. Испугавшись, она вызвала «скорую помощь». Позже она вспоминала: «В семь часов я проснулась от стонов и всхлипываний. Окно комнаты, где я сплю, выходит на улицу, и мне всё было слышно. Какое-то время я не решалась выйти, затем оделась и подошла к калитке. За ней лежал окровавленный мужчина. Узнать, кто это, было невозможно. По телефону вызвала „скорую“ и до тех пор, пока не приехала милиция и не попросила подойти к убитому, не знала, что это мой муж». Подойдя к нему, Наталья Федоровна сначала не узнала в убитом своего мужа, потому что отец Александр был в сером пиджаке, а на лежащем перед ней человеке пиджак был черным. И лишь когда ей предложили посмотреть на ноги, она узнала носки, поняла и лишилась чувств… Пиджак стал черным от крови.

Наталья Федоровна рассказала впоследствии о том, что, придя домой накануне вечером, отец Александр был взволнован. Он сразу поднялся на второй этаж, всюду включил свет и лишь потом разделся. Очень вероятно, что в тот день он получил отчетливый сигнал о готовящемся преступлении или почувствовал надвигающуюся опасность и хотел отвести ее от близких. Разбитые в тот вечер фонари поблизости от дома отца Александра также красноречиво дополняли картину. В собственном графике он, однако, не стал ничего менять.

София Рукова приводит эпизод лета 1986 года: «В электричке отец (мы ехали с ним к нему домой, в Семхоз, чтобы поснимать его маленького внука) обращается ко мне: „У Вас будет немного пленки… заснять дорогу от станции к дому?“ — „Да. Конечно“. — „Это ведь особая дорога… (отец смотрит мне прямо в глаза). Она вообще — особая… Меня можно не снимать, главное — дорогу…“».