Потому человек неспособен отчётливо постичь глубины заповедей Торы, которые только по видимости имеют конкретное измерение и конец (в этом, вероятно, смысл еврейского слова тихла), ибо чем более он обращает ум к их созерцанию, тем дальше простирается заповедь, как и само созерцательное мышление человека. Похоже, Исаак имеет в виду, что, исполняя заповеди, человек продвигается из ограниченного к неограниченному и бесконечному. Деятельность человека при исполнении Торы, таким образом, сходится с переживанием мистика, с восхождением и расширением созерцательного мышления. Эти две сферы не разделены, и здесь тоже, очевидно, речь идёт о концепции каввана, составляющей связь между заповедью и молитвой.

В отличие от божественной службы в Храме, которая по сути своей жертвенная, Талмуд обозначает молитву как «божественное служение сердца» (Ta»anith 2а). Обе формы божественного служения, форма внешнего действия и внутренней концентрации, таким образом, являются двумя аспектами одного и того же явления. Потому вполне логично, что Исаак в относительно длинном тексте о «тайне жертвоприношения» толковал разные стадии обряда сожжения (буквально: «подношение вознесения»), ола, в терминах созерцательного мистицизма[530]. При жертвоприношении человек предлагает себя; всё остальное — лишь символическое обличье. В том же духе мы читаем в старом тексте о молитве как жертвенной службе:

После разрушения Храма в Израиле осталось только великое имя [Бога].

И праведники, хасиды и люди [благочестивого] действия уходят в уединение и разгребают угли в глубине алтарного очага собственных сердец: и затем из чистого мышления [их медитации] все сефирот объединяются и прилепляются друг к другу, пока они не привлекаются к источнику бесконечно возвышенного пламени [531].

Этот последний образ предполагает сочинения круга Ийюн, которые постоянно говорят о бесконечно возвышенном пламени, и весь отрывок вполне мог появиться из прованского источника. Комментарий Исаака о Йецира 1:6 ясно показывает, что для него этот созерцательный подход связан с аскетизмом в жизни. Он одобрительно говорит о том, «кто отвергает [буквально: оставляет] свои [другие] качества и посвящает себя исключительно мышлению, сочетая всё в мысли, возвышая мысль и принижая тело, чтобы тем самым отдать господство своей душе». В том же духе его последователь Эзра говорит, что «когда сила души, прилепляющейся к своему творцу [в девекут] увеличивается, чувства, жаждая удовольствий низшего мира, становятся избыточными»[532]. В этом отрывке аскетический момент связан с экстатическим, так как цитата появляется в объяснении о старейшинах Израиля, которые ели и пили перед Богом (Исх. 24:11); Мидраш говорит о них: «их глаза питались великолепием Шехины». Это питание было духовным событием высшего порядка, в котором они действительно вынуждены были отвергнуть все телесные вещи.