Ужас охватил монахов при виде отца Серафима: на его лице и одежде была запекшаяся кровь, он едва стоял, опираясь на посох. Все бросились к старцу, и он рассказал о случившемся.

— Не о наказании, а о спасении их душ надо позаботиться, — говорил отец Серафим, — я простил их, теперь будем молиться о том, чтобы и Господь смилостивился над ними!

Силы покидали старца, на руках его отнесли в одну из монастырских келий и уложили в постель.

Прошло несколько дней. Отцу Серафиму стало легче, хотя подняться он пока еще не мог. Приближался вечер. В келье было тихо, лампада едва освещала комнату. В дверь постучали, кто-то произнес молитву.

— Аминь, — ответил старец.

Вошел монах.

— Там к тебе, отче, крестьяне пришли, — сказал он, — хотят тебя видеть. Я говорил, что ты болен, что тебя нельзя беспокоить, но они умоляют их пустить…

— Зови, зови их! — ответил старец.

Три крестьянина вошли в келью. При виде отца Серафима они упали на колени, сквозь рыдания слышалась их несвязная речь:

— Прости нас, отец, грешны мы перед тобой и перед Богом! Покарал нас Господь, сгорели наши избы, только у нас одних из всего села! Тогда мы поняли, что это наказание Божие за наши грехи… нет нам прощения, один ты можешь спасти нас. Прости, отец!

— Я давно простил вас, и Господь простит… Господи, благодарю Тебя, что Ты услышал молитву мою, — и слезы умиления потекли по щекам святого.

Первые христиане

Первые христиане

С последним солнечным лучом цирк опустел. К городу потянулись толпы разодетых по-праздничному обывателей, утомленных дневным зрелищем.

В стороне шли трое. Судя по разговору и одежде, двое из них не были жителями города. Лишь третий, которого они называли Маркианом, ничем не выделялся среди горожан, он был местным.

Подойдя к городу, эти трое замедлили шаги, и, когда последние обыватели скрылись за городскими воротами, остановились.

— Куда теперь идти? — спросил Маркиана самый младший из них.

— Вот это я сам еще не решил, мой дорогой Верий, — ответил Маркиан и спросил после некоторого раздумья, обращаясь к третьему путнику: — Как думаешь, Феликс?

— Не знаю, отец. Прошло двадцать лет, как я покинул город. За это время у вас, пожалуй, все изменилось.

— Это правда. Наш нынешний правитель, Максим Нумерий, люто ненавидит христиан. Более злобного гонителя христианской веры трудно найти! Многие из нашей общины приняли мученические венцы, а сегодня в цирке погибли Тарах, Пров и Андроник… Другие же разбежались. В городе остался только я. Но и мне, похоже, скоро придется сбежать: о моем знакомстве с мучениками хорошо известно правителю Нумерию, он знает, что я навещал их в тюрьме.