И вдруг в его голове что-то как будто щелкнуло, повернулись какие-то колесики и ярко озарилась маленькая страничка памяти с начертанным на ней алфавитом.
— Сейчас, я сейчас! — радостно воскликнул Буратино. — Еще только одну минуточку… Ну где же здесь бумага?!
Он подбежал к столу, выдвинул сразу два ящика и в одном из них нашел листы бумаги с королевскими вензелями.
Буратино схватил со стола перо и быстрым, уверенным каллиграфическим почерком написал:
«Моя дорогая, единственная мамочка! Я должен уйти от вас, потому что я не хочу умирать в Мире Людей. Пожалуйста, не плачь обо мне, я буду часто-часто приходить к тебе во сне, и у тебя будет сын-сновидение. Я очень сильно люблю тебя и никогда не забуду».
Буратино оставил письмо на столе и прижал его тяжелой вазой.
— А как же мы убежим?
Пьеро достал из-за портьеры какой-то сверток.
— Тебе нужно переодеться. Вот тряпье мальчишки-оборванца, в нем на тебя никто и не посмотрит.
— А мой нос? — резонно спросил Буратино.
Пьеро отыскал среди рваной одежды дырявую шляпу с безнадежно повисшими полями и протянул Буратино.
— Да разве мой нос спрячешь под ней?
— Буратино, ты должен изо всех сил захотеть, чтобы эта шляпа сделала тебя неузнаваемым, — сказал Пьеро. — Ведь это Мир Снов, и такое маленькое волшебство тебе по плечу. Ну же, одевай…
Буратино нахлобучил шляпу и с замиранием сердца подошел к зеркалу. На него вопросительно смотрел деревянный мальчик в жалких лохмотьях. Лицо у мальчика было чужое, но, приглядевшись, Буратино понял, что это его собственное лицо, только нос стал обыкновенным, таким же, как у всех. Он перевел дыхание.
— Получилось, Пьеро. Эх, увидели бы меня сейчас Бураткинс и моя мать… Впрочем, в моем положении лучше быть огородным пугалом, чем принцем Буратино.
— Идем, — поторопил Пьеро, — король уже послал за тобой.
Буратино последним взглядом окинул покои своей матери и заметил открытую книгу королевской родословной.
— Погоди-ка…
Под портретом своего длинноносого предка Буратино без труда прочел: «Его высочество принц Пиноккио. Добровольно ушел в Мир Людей».
— Теперь все, — сказал Буратино.