Всё ближе шаги, громче вражья речь. Да что вас сюда, проклятых, несёт! Чтоб вы пропали, чтоб вам лесной хозяин корбхине глаза заморочил! Что вам тут надо, не лезьте сюда, нет здесь ничего, уходите! Уходите! Лесной хозяин, помоги, спаси Офоня, не отдай в руки немцу...

   Что-то тяжкое валится сверху на Офоня, большое и белое, как снежное небо, накрывает с головой. Хочет Офонь крикнуть -- не может, грудь сдавило, рот заткнут словно меховой лапой. Не пошевелиться, не повернуть голову, даже глазам ничего не видно -- надвинулась шапка мальчишке на лицо. Миг прошёл, другой -- тяжесть не спадает, зато чужие голоса вроде отдалились, глуше стали. Ещё миг -- точно, уходят немцы. Гудят моторы, трогаются с места машины. А Офонь всё так же не может двинуться, не может вдохнуть. Звал лесного хозяина -- вот он и пришёл, чего ещё хочешь?

   Тихо стало в лесу, только слышно Офоню, как кровь шумит в ушах, тяжело бьётся. Скоро он задохнётся и перестанет чувствовать и холод, и тяжесть... Нет, не судьба сегодня ему умереть. Воздух течёт в горло, на щеках -- холодный снег, колючий, как тёрка, и кто-то трёт ему лицо этим снегом, растирает руки, и пальцы ощущают меховое прикосновение мохнатых лап... Ой, лесной хозяин, что же ты делаешь с человеком?

   Ветви берёз качаются над Офонем, пролетает над ними снежный ветер, и откуда-то из темноты смотрят на мальчишку синие глаза, как звёзды. Больше ему не холодно, тяжесть схлынула с груди, легко и приятно лежать под снежным небом, в лесу, где немцы никогда его не найдут, и никто не найдёт до весны... только почему же так смотрит лесной хозяин, словно ждёт чего-то?

   - Эй, парень, -- говорит кто-то рядом, -- ты живой?

   Очнулся Офонь, сморгнул ледышки с ресниц, приподнимается осторожно на локте. Нет, не показалось -- сидит рядом лесной хозяин в мохнатой белой шкуре, лапы тоже все меховые, а глаза синие, как холодные звёзды.