Разумеется, Генри никогда не покидает своей камеры. Я обязан ему жизнью, но это вряд ли поможет бедняге когда-нибудь выйти оттуда.

Как и обычно, во время моего последнего посещения он, казалось, не понимал, что я там. Я взял с собой Сильвермана, но Генри словно совершенно не замечал нашего присутствия и на протяжении всего визита бесконечно повторял все те же восемь слов.

Странно, но в меловом круге вместе с ним сидел маленький серый кот; свернувшись у его ног, он счастливо мурлыкал и, казалось, был совершенно доволен жизнью. Я спросил, как животное попало туда, но вас, вероятно, не удивит, что никакого убедительного объяснения его присутствия так и не услышал.

Я попрощался и, все еще утирая слезы и заверяя в моей неизменной поддержке, отправился в уборную, а Сильверману, несмотря на его возражения, приказал ждать наверху.

Закончив свои дела и приступив к омовениям над раковиной, я почувствовал какое-то движение и увидел неожиданно мелькнувшее в зеркале цветовое пятно.

У меня за спиной стояли два человека. Я не имею ни малейшего понятия, как они проникли сюда, никем не замеченные, никем не остановленные, хотя нет нужды говорить, что я сразу же узнал их.

Да и кто бы их не узнал — в этой одежде, с шишковатыми коленями, с их незабываемым зловещим видом.

— Хэлло, сэр!

— Наше вам, Артур, старина.

Я отважился обратиться только к их отражениям и спросил, что им от меня надо.

— Просто решили заглянуть, сэр!

— Зашли немножко поболтать!

Тихо, стараясь не опускать голову, я сказал, что без их помощи Лондон лежал бы в руинах.

— Что вы, сэр, вы заставляете нас краснеть!

— Прекратите, сэр, вы нас смущаете. Вот у Буна уже цвет как у кетчупа.

Я сказал, что никогда не мог понять, что ими движет.

В ответ эти ужасные существа рассмеялись.

— Немного терпения, старина.

— Скоро вы будете видеть нас гораздо чаще.