— Оковы бывают разные, — покачал головой Лэнгдон.

— Ах, сэр, мы с вами разговариваем на разных языках. Ладно, сейчас я выражусь предельно ясно. Итак, я усаживаю юного Эдди на пол, и дальше он сидит неподвижно, как буддийский монах, и созерцает предстоящее чудо. Слышишь меня, парень? Ты ведь будешь сидеть на попе и не двигаться?

— Да, — поспешил вмешаться Лэнгдон, мигом распознав на личике сына выражение, которое у того обычно появлялось, когда ему надоедали бесчинства, творимые механическим слоном сестры над его солдатиками. Сент-Ив предостерегающе покачал малышу головой.

Нарбондо сунул пистолет за пояс и, вытащив из-за пазухи массивное оружие, эдакий луковицеобразный револьвер с неимоверно широким стволом, как будто вместо пуль из него стреляли крикетными мячами, направил сие орудие на плетеную корзину и нажал на спусковой крючок. Из дула вырвался белый огненный шар и мгновенно воспламенил корзину, несколько подушек на скамьях и белый диск на горлышке устройства. Термический детонатор ярко вспыхнул, а затем чугунный конус взорвался мощной струей пламени и дыма в окружении снопа искр. И призрак Эдварда потонул в этом огне.

В этот момент Сент-Ив, несколько оглушенный взрывом, бросился к сыну и с силой толкнул его по скользкому от пыли полу. Малыш стремительно унесся прочь, словно сидел на глыбе тающего льда.

В воздухе меж тем нарастал, заглушая даже звон в ушах Лэнгдона, странный скорбный вой. Нарбондо отшвырнул ракетницу и выхватил из-за пояса пистолет.

— Необходимо жертвоприношение! — заорал он, вскидывая оружие. — Ты вполне сгодишься!

Метнувшись к горбуну, Сент-Ив дернул его снизу за ноги, и тот рухнул набок на розу ветров, но, немедленно откатившись в сторону, вскочил и, даже до конца не выпрямившись, выстрелил.

Сент-Ив отчаянно дернулся в сторону — пуля ударила в мраморный пол, осыпав профессора осколками, — упал, но, нисколько не сомневаясь, что вот-вот грянет второй выстрел, попытался подняться.

Но внимание Нарбондо привлекло то, что происходило на полу собора: на нем точно по оси север — юг розы ветров обозначился разлом. Плиты затрещали, раскалываясь, и трещина побежала в обе стороны от сплющенной пули, которая вонзилась в центр изображения. Горбун продолжал напряженно следить за происходящим, и на лице его все очевиднее проступали изумление и торжество.

Лэнгдон почувствовал, что за воротник ему струится кровь — оказывается, осколком рассекло ухо. Скорбный вой меж тем перерос в гармонические колебания, наполнившие пространство собора одной нотой. Казалось, тоннель звука, исходящий из всех точек розы ветров и медленно повышающийся тоном, отрезал от остальной части здания обоих мужчин.