— Прошу, не уходи, — прошептала Меланхолия так тихо, словно её и не было тут, словно боль мешала ей выдавливать слова, словно слёзы заливали горло. — Не хочу тебя отпускать. Это так... неправильно, плохо... пожалуйста. Давай убьём всех, сбежим, давай умрём вместе, только не уходи одна, без меня, Марц.

Сама на грани жизни и смерти, бледная, с темнотой в глубине взгляда — Мел мечтала только не отрубиться сейчас, чтобы урвать ещё хотя бы секунду рядом.

— Не надо, — хрипло ответила Марципан, нашла руками лицо и заставила на себя посмотреть, растирала слёзы по щекам большими пальцами. Разбитые губы кривила усмешка, — Идиотка. Ты-то куда? Давай без этой хрени, Мел, не надо. Пообещай мне. Пожалуйста.

Такой же шёпот, будто её уже здесь не было. Гулкий, отчаянный.

— Прости за это, что ухожу, что ты всё это переживёшь. Ты. Переживёшь, — с нажимом. — Пусто, холодно — плевать. Будет легче.

Не удержавшись, всё же припала быстрым поцелуем, зажмурилась, стараясь запомнить. Зачем — непонятно, но отголосок любви с собой хотелось забрать ужасно. Что бы потом тело пронимало не только электричество, но и свойское тепло, которое могла дарить только Меланхолия. Неуверенное, робкое, носившее теперь привкус соли, отчаяния и горечи. Родные губы — и сердце рвётся из груди. Такой запомнит её Меланхолия — смелой, наглой, даже сейчас чего-то от неё требующей: действий, обещаний... тупые принципы, бессмысленные устои, ведь Меланхолия не в силах сделать так, как от неё хотят. И оторваться не силах.

— Ничего мне не нужно, ни-че-го... — голос срывался, но всё ещё звенел стальной честностью. — Так... стыдно и плохо. Я или убью всех, или убью себя. Сломаюсь, понимаешь? Не заставляй меня... жить в этом мире... без тебя.

И ухнуло, покатилось в темноту. Эхом в голове: «без тебя, без тебя, без тебя...» Хотелось закричать, сжаться, обнять себя руками, хотелось разорваться на части и никогда больше не собираться обратно, потому что незачем, не для кого, не за что. Марципан уйдёт, а Меланхолия останется. Опять одна. Опять без права на счастье.

Марц сглатывала, материла и проклинала себя последними словами. Даже думала о том, что стоило Мел нахер увести с митинга, едва подъехал ОМОН. Нет, не потому что их потом поймают, а потому что сейчас её Меланхолия рыдала, впервые на памяти, говорила какие-то, такие понятные, глупости. Она понятия не имела, что ответить. Как утешить, как обнадёжить. Могла только прижимать её к себе, гладить по голове, шептать что-то сбивчиво, не разборчиво, утешающе так:

— Тш-ш-ш. — И ни на что больше не хватало. Бесполезно и тупо. — Не ломайся, не надо. Вывезешь. Ты не одна же останешься, слышишь? Ребята рядом будут. — звучало беспомощно, — Хочешь — мсти. Но не рискуй! Слышишь? Не рискуй, не смей!