— Тем временем, — бормотал я сам себе, — я ничего не скажу… даже Лючио. Он бы только улыбнулся… и я бы возненавидел его…

Здесь я прервал себя. Было ли возможно, чтобы я когда-нибудь возненавидел его?

Безусловно, нет.

В эту ночь для разнообразия я спал в гамаке на палубе, в надежде избавиться от полуночных призраков, отдыхая на открытом воздухе. Но мои страдания только усилились. Я проснулся по обыкновению… чтоб увидеть не только Сибиллу, но также, к моему смертельному ужасу, трех призраков, которые появились в моей комнате в Лондоне в ночь самоубийства виконта Линтона.

Они были точь-в-точь такими же, только на этот раз их посиневшие лица были открыты и повернуты ко мне, и, хотя их губы не двигались, слово «горе», казалось, было произнесено, так как я слышал, как оно звучало, как погребальный колокол, в воздухе и на море… И Сибилла с ее мертвенным лицом, окруженная пламенем… Сибилла улыбалась мне улыбкой муки и раскаяния… Боже! Я больше не мог этого вынести. Спрыгнув с гамака, я побежал на край корабля, чтобы броситься в холодные волны… Но там стоял Амиэль с непроницаемым лицом и хорьковыми глазами.

Я уставился на него, потом разразился хохотом:

— Помочь мне! О нет. Вы ничего не можете сделать. Я хочу отдохнуть… но я не могу спать здесь… Воздух слишком густой, и звезды горят жарко…

Я остановился; он глядел на меня со своим обычным насмешливым выражением.

— Я сойду к себе в каюту, — продолжал я, стараясь говорить спокойно. — Я там буду один, быть может.

Я опять невольно и дико расхохотался и, отойдя от него неровными шагами, спустился вниз по лестнице, страшась оглянуться из боязни увидеть те три фигуры судьбы, преследующих меня.

Очутившись в каюте, я с бешенством запер дверь и с лихорадочной поспешностью схватил ящик с пистолетами. Я вынул один и зарядил его. Мое сердце жестоко стучало, я опустил глаза в землю, боясь, что они встретят мертвые глаза Сибиллы. «Нажать курок, — шепнул я — и все кончено! Я буду в покое, бесчувственный, без болезней, тяжелый. Ужасы не будут больше преследовать меня… я усну…»

Я поднял оружие к правому виску, но вдруг дверь каюты открылась, и Лючио заглянул.

— Простите, — сказал он, заметив мое положение, — я не имел представления, что вы заняты. Я уйду. Я ни за что на свете не хочу мешать вам.

Его улыбка имела что-то дьявольское в своей тонкой насмешке; я быстро опустил пистолет.

— Вы говорите это! — воскликнул я с тоской. — Вы говорите это, видя меня так! Я думал, вы были моим другом!

Он взглянул прямо на меня… Его глаза расширились и светились смесью презрения, страсти и скорби.