— Не Богу, а мне.

2

2

Они выехали из Парижа.

— На кого вы работаете?

— Ни на кого.

— Куда вы меня везете?

— В Воннас.

— А…

Неожиданная смена настроения Кочубея встревожила Сола.

— Вы знаете этот город?

Музыкант кивнул. Его приятно взволновала мысль посетить городок, расположенный в пятидесяти километрах севернее Лиона.

— Может, вы доставите мне удовольствие и мы позавтракаем в “Белой лошади”?

— Это не входит в смету расходов.

— Вы, американцы, жадные люди, — неожиданно нахмурился Кочубей. — После сыворотки правды во рту остается неприятный привкус, как после печенки без масла. Ладно. — Он сердито покосился на Сола. — Нам ехать добрых три часа. Коль вы не желаете рассказать о себе, тогда я расскажу о себе.

Сол застонал, представив, что ему предстоит вытерпеть. Он пожалел, что не заставил Кочубея принять успокоительного, но оно бы помешало действию амитала.

Кочубей откинулся на спинку и улыбнулся, предвкушая удовольствие. Его огромную голову венчала длинная грива из преждевременно поседевших волос. Такие прически носили в прошлом веке композиторы и музыканты. Он ослабил галстук и положил руки на живот.

— Полагаю, вы не присутствовали на моем концерте?

— Нас забыли внести в список приглашенных.

— Жаль. Вам бы преподали урок советского идеализма. Видите ли, Чайковский похож на Ленина, и это прослеживается в его концерте для скрипки. Великий композитор, как и Ленин, лелеял в себе одну тему. Для того чтобы она прозвучала, он вплетал в свои произведения самые противоречивые по настроению темы. У советского народа есть идеал, но мы движемся к нему не размеренной уверенной поступью, а время от времени меняя курс, это продиктовано трудностями послевоенной жизни и нестабильностью нашей экономики. Я не говорю, что мы прошли свой путь до конца, но мы немало достигли за шестьдесят пять лет, не так ли?