Тут я наконец заметил первое движение, словно бы что-то шевельнулось в нагих губах. Я присмотрелся внимательней. Я не ошибся! На нижней губе покойницы появилось несколько черных штрихов, затем точно такие же штришки — числом три — возникли на верхней губе.

Первая струйка пота скользнула по спине. Поза воина — такой же труд, как сам бой! Неужели она хочет что-то сказать?

Но нет! Раздвигая оголенные губы, цепляясь лапками, из глубины рта на лицо покойницы вылез огромный сверкающий жук-носорог. Вторым движением стал его прыжок. Напружинив лапки, он мощно скакнул в мою сторону и, разломив надкрылия, брызгая кисеей махалок, стремительно полетел к лицу, целясь прямо в мой рот. Я дрогнул и инстинктивно отпрянул, больше от отвращения, чем от страха. Берегись, Герман! Жук налетал с адским железным скрежетом жвал, налетал, оглушая грохотом крыльев. Налетал, и слепил меня гадким смарагдовым брюшком, под которым трещали мохнатые крючья лапок. Боже! Я видел жука словно через увеличительную линзу — так он был огромен и мерзостен. От мысли, что жук целит мне в губы, чтобы проникнуть в мой рот, словно я тоже покойник! — чуть не вырвало прямо на голую Герсу.

Третье движение жука оказалось последним — налетев на преграду в виде ребра магического стеклянного диска, он распался на две равных половинки, которые упали на пол с тяжелым звуком отстрелянных гильз.

Четвертое движение! Герса открыла глаза —там среди распахнутых век по-прежнему виднелись только белки в оправе из кожи, сами зрачки в кляксе радужки закатились глубоко под черепную кость. Но как слезно и живо сверкали два мокрых слепых жемчуга посреди орбит! Она прекрасно видит меня. Поджав ноги, она легко, как акробатка, перевернулась на спину и, оперевшись на руки, молниеносно приняла вертикальное положение и, обернувшись мертвым лицом с белыми глазами, вырвала из тела скальпель и метнула в мою сторону. Прямо в пах. Она хотела оскопить меня. Я легко отбил летящее острие, подставив ладонь. Скальпель пробил ее, но застрял в сухожилиях. И тогда на меня обрушился целый град острых осколков стекла, какие Герса вырывала из ран с непостижимой быстротой осы и силой ада. И с такой же ответной силой и быстротой я каждый раз подставлял под бросок свою левую ладонь до тех пор, пока вся она — сплошь — не была утыкана стеклами наподобие адской щетки, способной вычесать огонь и угли из шкуры самого Цербера. Увидев свою беспомощность, она испустила гортанный яростный клекот хищной птицы, от которой уходит добыча. А я сделал первый шаг в ее сторону. Шаг и удар чудовищной мощи. Бог мой! Ты перешел в другую жизнь, Герман… удар левой мертвой рукой и стеклянными крючьями легко разодрал ее тело от солнечного сплетения под грудью до пупка. Герса издала истошный вопль роженицы, роженицы дающей жизнь своей смерти! — и, вскинув ногу с зажатой горстью стекла, попыталась снова меня оскопить, но ее удару не хватило подобающей цели силы. И я рассмеялся ей прямо в лицо: она хотела всего лишь оскопить меня, а я приготовился принести ее в жертву Плутону. Я вел себя как жрец перед алтарем, а она всего лишь как жертва — и проиграла!