— Но как тогда все понимать! — спросил я о своей жизни.

Он долго не отвечал.

Мы прошли прямо через беговое поле и подошли к конюшням. Донеслось глухое конское ржание, дух лошадиного пота и свежего помета. И остановились у мутного окна приземистой будочки, откуда лился рваный свет огня.

— Как понимать? Очень просто. Вы бросили вызов Богу. Ты — великий Гермес и бог преисподней Аид со своей женой царственной Персефоной и псом, стерегущим ад — Цербером о трех головах отправились из Тартара, из мрака подземного царства мертвых наверх, на землю, чтобы отомстить за пролитую кровь Зевса его убийце, христианскому чудовищу, истребительнице богов, отвратительной Iepce.

Я только пожал плечами, не желая оскорблять несчастного.

— Это не чепуха, Гермес, а ритуальное погребальное шествие последних олимпийских богов со смертельными дарами для Герсы. Вы заткнули нос розмарином, чтобы не слышать ее ужасной вони.

Пьяная улыбка все же выскочила на мое лицо.

— И не важно, как это выглядело в реальности, — вздохнул мой спутник, — И какое было время — не важно. И как всех вас звали. Гермес стал Германом, Аид — ясновидцем, а Персефона какой-нибудь Розали или Роз… все это не имеет значения. И кто была Герса в тот момент, когда вы вышли на землю — тоже. Задача была ясна, если бы ты, Гермес, в союзе с Аидом и Персефоной и Цербером убили бы Герсу, то в ней была бы убита святая Елизавета — мать Иоанна Крестителя, и тем самым пришествие Христа отменилось… ммда.

И мой спутник постучал по стеклу, показывая пальцем: загляни туда, только осторожно.

Я заглянул в грязное оконце и увидел примитивную кузницу, где подковывали лошадей ипподрома… горн, наковальню, у которой возился какой-то горбун, вертел в щипцах раскаленную подкову и постукивал по багровому металлу молотом.

— Это Гефест. Он совсем оглох и ничего не слышит, А там… — палец указал в угол.

Я увидел спящую на столе, — головой на руки — неопрятную пьяную бабу.

— Это Афродита.

— Богиня любви! Венера! — воскликнул я совершенно глупо нетрезвым языком.

— Да. И жена Гефеста… почти спилась. Если бы не мои связи, ее б давно упекли в психушку… Аф-ро-дии-и-та!

Протянул он с мечтательной грустью.

Но, вспомнил я, она же превратилась в пену, в морскую божественную пену у острова Лемнос… Гипнос противоречит сам себе.

Словно услышав нашу речь сквозь шорох осеннего дождя, Афродита подняла лицо, и я увидел спитые глаза цвета мочи на сизом лице старой вакханки.

— … рожденная в пене морской у острова Крит…

И вдруг — как ожог! — под потолком жалкой кузни пролетел голый перепачканный сажей малыш с тусклыми золотыми крыльями… Эрот! в одной руке он держал лук, в другой — баночку «Пепси».