— Она покончила самоубийством. Он...

— Нет, я имею в виду — когда он застал тебя с той девушкой.

— Об этом случае не знает даже моя сестра Жюстина. Я никогда ей не рассказывала, а уж отец тем более. Он всегда над ней дрожал, так же, как и мать. Она была худенькой и спортивной, а я всегда была полной. Они испробовали на мне все диеты, какие только можно, но я никак не теряла вес. Мать всегда меня этим попрекала.

Гелда помолчала.

— Не знаю, с чего все это началось. — Она уже больше не обращалась к Кроукеру, а говорила сама с собой. — Короче, отец застал меня с Лайзой. Был разгар лета. Я познакомилась с ней на пляже. Лайза жила недалеко от нас, с отцом и мачехой, которых она ненавидела. Видимо, это нас и объединило. Кроме того, нас физически тянуло друг к другу. В нашей любви было что-то очень чистое. Позже я не испытывала ничего подобного.

В тот день было ужасно жарко, даже возле воды. Мы лежали на газоне, на краю нашего участка, в тени высокой изгороди. На нас были только купальники, и мы буквально не могли оторвать рук друг от друга. Потом мы сняли купальники; это было очень здорово...

Мы все еще лежали обнявшись, когда я увидела отца. Думаю, он подсматривал за нами, возможно, с самого начала.

Он заметил, что я смотрю на него. Лицо у него было красное, он тяжело дышал. Он с криком бросился к нам, размахивая руками. Лайза в ужасе схватила купальник и побежала к пляжу. Отец на нее даже не взглянул.

Я лежала на земле, оцепенев от страха. Но вглядевшись в его глаза, я поняла: он смотрел как мы занимались любовью, и его это возбуждало. Он приближался ко мне со странным выражением глаз, которого я сразу не поняла. Мне было тогда семнадцати, и я никогда раньше не видела его таким. Я не узнавала своего отца: это был другой человек.

Он навалился на меня с такой яростью, что я закричала. Он тут же зажал мне рот рукой, и я изо всех сил впилась в нее зубами. Все было кончено так быстро, что на мне мгновение показалось, будто ничего и не было. Но оставался солоноватый вкус крови во рту, и еще несколько дней мне было больно ходить.

Гелда замолчала и повернула голову, вспомнив о присутствии Кроукера.

— Ну вот, я рассказала. Говорят, после этого должно стать легче. Знаешь, ничего подобного. Мне так же противно, как и было. Я презираю себя. Не за то, что он это сделал. За то, что я не сопротивлялась; потому что... потому что в глубине души мне это нравилось. О боже! — Она расплакалась, и ее крупное тело сотрясалось от рыданий.

Гелда покачнулась, Кроукер подхватил ее и встал рядом. Ее ноги подкашивались, и ему приходилось ее поддерживать. Плечи Гелды вздрагивали, и эта дрожь передавалась Кроукеру. Он чувствовал, как длинные шелковистые волосы нежно гладят его лицо, чувствовал запах ее духов и тепло ее тела.