Погруженный в чтение, он не сразу заметил маленькую дрожащую искорку, порхающую, словно блуждающий светлячок, среди стволов кедров. Она была уже совсем близко. Тэнгу тут же погасил фонарик, но было уже слишком поздно. Огонек теперь не мерцал, а светил, ясно и отчетливо на тропинке прямо под той скалой, где сидел Тэнгу.

Проклиная свое любопытство, притупившее его обычно острое чувство опасности, он свернул бумаги и сунул их обратно под куртку. Спрятал фонарик, слез с камня и медленно пошел по склону. Он понимал, что лучше выйти из леса самому, чем позволить обнаружить себя. Особенно если там какой-нибудь сэнсэй из додзё. Не исключая такую возможность, Тэнгу предельно обострил внимание, чтобы можно было среагировать в считанные доли секунды.

Но когда он вышел на петляющую тропинку, то увидел, что это никакой не сэнсэй, а просто молоденькая девушка. Она была одета в серо-зеленое кимоно и гэта на босу ногу. В одной руке у нее была керосиновая лампа, в другой — дзяномэгаса, разноцветный зонтик, сделанный из рисовой бумаги.

Его лицо покрылось каплями влаги, и он заметил, что идет дождь, которого раньше не замечал, находясь под сенью ветвей. Ниточки дождя скатывались с промасленной бумаги зонтика и монотонно падали на землю.

— Простите, госпожа, — сказал он, пряча чувство облегчения. — Надеюсь, мой огонек не напугал вас. Я собирал грибы, как вдруг...

Она быстро шагнула к нему и подняла лампу так, что свет упал на ее лицо.

Его сердце сжалось от страха, когда он узнал ее. Это была Суйдзин, ученица из додзё. Что она здесь делает? Его правая рука стала лихорадочно нащупывать клинок.

Но лампа уже стояла на земле. Освободившейся рукой Суйдзин взялась за набалдашник бамбуковой ручки своего зонтика и вынула из него сверкнувший клинок.

Едва он успел заметить превращение безобидного зонтика в разящую сталь, как длинное лезвие пронзило ему грудь и надвое рассекло ему сердце.

Суйдзин следила за тем, как по мере того, как вытекала пульсирующая кровь, лицо его становилось все более и более безжизненным. В его глазах она видела замешательство, ярость, стыд; потом они закрылись, и все человеческие чувства исчезли с этого лица. Как и маленький беззащитный воин, которого она когда-то в детстве слепила из глины, прутьев и лишайников, он рухнул, утратив координацию движений, лишившись божественной искры. Как и тогда, она приложила руку к напрягшемуся низу живота, пораженная тем, что происходит у нее в матке — источнике будущих жизней.

Теперь осталась только колышущаяся груда у ее ног, восковая пародия на то, что когда-то было живым существом. Она бросила клинок на мокрую землю, чтобы освободить руки и чтобы промыть под дождем блестящую поверхность, почерневшую от крови.