— А теперь, — раздался из микрофона голос конферансье, — леди и джентльмены, невероятный финал!

* * *

Тони Теерсон, Чудо-мальчик Гордона Минка, как никто разбирался в компьютерных технологиях. Возможно, оттого, что его мозг гораздо лучше воспринимал бинарные заряды, чем расплывчатость человеческой мысли.

Это был тот редкий день, когда Чудо-мальчик испытывал более сложные чувства, чем голод, жажда, усталость. Радость пришла, когда он наконец закончил работать над шифром — он разложил его по словам, предложениям, параграфам, которые отправил Тане Владимовой и самому Минку.

Беспорядок, в котором не смог бы существовать ни один нормальный человек, был образом жизни Тони. Идея о порядке относилась для него только к памяти его компьютера и его собственной памяти.

Теерсон не зря носил свою кличку. Никто, кроме него, на этой стороне Атлантики не смог бы расшифровать хитроумный советский шифр “Альфа-3”. Это была невероятная головоломка, самая сложная из тех, что приходилось ему решать.

И как все гении, Теерсон был подавлен тем, что недоступно его пониманию. Вся его жизнь была посвящена познанию не познаваемого. “Правила логики” — такая табличка висела в его кабинете.

И когда он все же разгадал последнее сообщение “Альфа-3”, когда английские слова высветились на экране его дисплея, он не поверил своим глазам, ему показалось, что произошел небольшой сбой. Он очистил экран и еще раз набрал программу.

И получил то же самое.

Это был не сбой. Он снова и снова производил операцию. Результат получался один и тот же.

Он долго сидел перед экраном. Словно читал Марциана. “Никакого сверхсмысла, никакой сверхлогики. Элементарно, как слова в песне рок-н-рола”, — подумал он.

— Плохо, — пробормотал он. — Очень, очень плохо!

Он чувствовал себя потрясенным.

Он распечатал текст, очистил экран и решил, что пора повидать Минка.

* * *

Когда Теерсон пришел, Минк обдумывал последнюю фазу своей вендетты против Виктора Проторова. Он был очень собой доволен. Задание Тани Владимовой против своего злейшего врага было шагом, о котором он мечтал долгие годы, но не мог осуществить. Появление Николаса Линнера все изменило.

Где-то в глубине души Минк считал себя богом Вотаном, созданным Ричардом Вагнером — одноглазым и гордым, любящим, но мстительным.

Ему никогда не приходило в голову открыто воевать с Проторовым. Он не мог представить себе, что сядет на самолет в Японию, возьмет пистолет, приставит его к голове противника и нажмет на спусковой крючок.

И не потому, что Минк был трусом. Вовсе нет. Борьба не страшила его. Лишения эмоциональные и физические были частью его жизни много лет. Для него личная месть отходила на второй план перед его обязанностями в Красной Станции, перед его ответственностью за людей, с которыми работал, которых должен был держать единым целым в мире, стремящемся разъединить их. И перед долгом гражданина.