— Да ну тебя. Беседа с Хитазурой может привести к совершенно непредвиденному результату. Я не хочу, чтобы ты подвергался риску.

— Рассел, что ты так переживаешь? Что бы ни случилось, Хитазура не посмеет убить меня.

— Не уверен. А вдруг вы друг друга перестреляете? Кто вас знает. Если ты будешь разговаривать с Хитазурой, то только при одном условии: я тоже буду присутствовать.

— Расс, ну подумай хорошенько! Хитазура не скажет ничего в твоем присутствии, как ты не понимаешь?

— И слушать не желаю. Никаких возражений, Я не разрешаю тебе видеться с ним наедине.

— Господи, Расс, — возмутилась Тори, — если Хитазура замешан в деле с производством суперкокаина, он и со мной не станет говорить.

— Он обязан ответить на твои вопросы. Ты же его собственность, не так ли?

Тори улыбнулась.

— Если бы все было так просто, как ты думаешь, Расс, — Она покачала головой. — Неважно, что по отношению ко мне у Хитазуры есть определенные обязательства. Гири. Я прежде всего иностранка. И этот факт перевешивает все остальные соображения и чувства, даже гири. С точки зрения японцев, иностранка имеет право рассуждать о гири, но жить, подчиняясь требованиям, которые диктует гири, не в состоянии. Поэтому Хитазура имеет полное моральное право говорить мне о своем долге передо мной, а на самом деле не воспринимать этот долг всерьез.

— Ничего себе. Если он на самом деле считает, что ничего тебе не должен, как же ты собираешься разговорить его, вынудить признаться в чем-либо?

— Честно говоря, сейчас я еще не знаю, как это сделать.

Рассел подсел ближе к Тори, обнял ее.

— Здорово ты меня напугала.

— Расс, а твой директорский авторитет?

— Плевать я хотел и на авторитет, и на директорский пост.

— Тебя понизят в должности, — улыбнулась Тори.

— Ну и что? Зато я узнал много нового. И отношение к Центру у меня изменилось. Чем выше поднимаешься по иерархической лестнице нашей организации, тем хуже представляешь, как работает Центр. И все потому, что приходится жертвовать старыми связями и искать новые, в сфере политики, чтобы шавки с Капитолийского холма не сильно тявкали, или, по крайней мере, тявкали на расстоянии.

— Тяжелая работа. И очень опасная.

— Месяц назад я бы напрасно потратил свое время и твое, стараясь переубедить, переспорить тебя. Но теперь, со стороны, ясно вижу, насколько опасно то, чем занимаемся Бернард и я. Мы страшно отдалились от реальной жизни; придумываем какие-то хитроумные ходы, изобретаем политические ситуации и заставляем людей проливать кровь в угоду нашей изобретательности. Зачем? Политика и жизнь — совершенно разные вещи. Вот что я понял, Тори.