– Не ошибаетесь, господин игумен.

Слегка прищурившись, старик оглядел его.

– Я бы хотел с вами встретиться, господин Волохов. Полагаю, нам есть что обсудить. Если, конечно, вы найдете время.

– Не вижу в этом ничего невозможного, – сухо ответил Волохов, – Иван знает, где я живу. Ну, Ваня, – он обернулся к кровати, – поправляйся. Надумаешь в гости – милости прошу.

Осторожно пожав лежавшую поверх одеяла ладонь Ивана, он коротко кивнул старику и вышел из палаты. Игумен проводил его задумчивым взглядом.

– Он хороший, батюшка, вы не обижайтесь на него, – тихо сказал Иван. – Он себя винит…

– Ему не в чем себя упрекнуть, он сделал все, что мог, – прервал его игумен. – Ну, а ты не устал тут отдыхать? Не пора ли к нам вернуться?

– А меня отпустят?

– А кто это посмеет не отпустить, хотел бы я посмотреть, – шутливо нахмурившись, сказал старик. Затем, наклонившись к Ивану, шепнул: – Через неделю тебе аудиенцию назначили. Не догадываешься, кто? Патриарх!

По обе стороны двери стояли двое мужчин в темных костюмах. Выйдя из палаты, Волохов покосился на них. Неподалеку, возле стола дежурной медсестры, маялся Гусь. Увидев Волохова, он бросился к нему.

– Паша, что за дела? Я сижу в дежурке, там такие девочки! И вдруг во-от такая морда в дверь, – Гусь развел руки на ширину плеч, показывая размеры морды, – где, говорит, такой-то лежит? Я в коридор, а там старик этот в рясе с охраной. Тоже, видать, монахи. Уж больно рожи постные.

Волохов оглянулся на стоявших у дверей мужчин.

– Да, – продолжал Гусь, – а сзади главврач семенит. То с одной стороны забежит, то с другой. Тот, который спрашивал про Ивана, прямиком к старику. Шепнул что-то – и старик к Ивану в палату. Я было сунулся, да куда там. Обожди, говорят, человече!

– Все нормально, Володя, – сказал Волохов, – это свои, – он протянул руку, – ну, будь здоров.

Гусь пожал протянутую руку. Волохов не оглядываясь пошел к выходу.

На обочине Каширского шоссе возле джипа, припаркованного почти сразу за кольцевой автодорогой, стояли Брусницкий и Волохов. Мимо со свистом проносились автомобили. День был пасмурным. Брусницкий плотнее запахнул плащ.

– На Кубани до декабря тепло, не то что у нас, – сказал он. – Ей-богу, Паша, ей там лучше будет. У Ольги там родня, свой дом в станице.

– Да я и сам понимаю, – сунув руки в карманы, Волохов смотрел, как ветер гнет к земле молодые березы на обочине шоссе. – Ты знаешь, в последнее время какие-то мерзости чудятся. Все ли мы сделали. И ребят твоих жалко. Не думал я, что так все обернется.

– Тут, скорее, моя вина. Ты предупреждал, – Брусницкий вздохнул. – Вон, кажется, едут. Гусь звонил, сказал, Ивана из ЦКБ забрали. Сейчас спросим, – Брусницкий усмехнулся, – Гусь такой набожный стал, на праздники в церковь ходит. Пост, правда, не соблюдает. И все спрашивает меня, не приснилось ли ему.