Тони Рего выстроил перед собой сотрудников и допрашивал каждого по отдельности. Но никто ничего не слышал об оппозиции, настолько свирепой, что предпочитает взорвать полтора миллиона наличных, вместо того чтобы украсть их.

– Думайте. Вспоминайте. Какие-нибудь типы с жалобами, недовольные, проходимцы...

– А те, что приходили утром, – они правда электрики? – спросила медсестра. – То есть, конечно, не медсестра, а просто тоненькая, очень хорошенькая негритянка в белой форме, с термометром, висевшим на шее.

– Говори, Делия.

– Ну, те два парня, проверявшие проводку?

– А что с проводкой?

– Ничего?.. – протянула Делия со свойственной ей вопросительной интонацией. – Эти два желтые?

– Как это – желтые?

– Ну, китаезы?..

Прежде чем Тони сумел подобрать ответ, прямо у него под ногами раздался взрыв, разнесший его и оказавшихся поблизости сотрудников на куски. Кирпич и осколки камня посыпались на пол. Оставшиеся в живых услышали ужасный, стонущий звук, словно содрогнулось все здание.

Так оно и было.

Пожарное управление едва успевало отбиваться от репортеров. Погибло тридцать человек – служащих и посетителей. Пострадавших развезли по ближайшим больницам. Многие оказались погребенными под руинами.

– Мы ищем. Мы пустили собак, работаем с теплоискателями. – Перед телекамерами говорил начальник пожарного управления. – Такого мы еще не видели, если не считать фильмов о землетрясениях.

– Всякий истеблишмент уязвим, – напомнил Никки Бакстеру Чою. – Но я ожидал большего, чем серия затрещин.

– Лучше меньше, да лучше, – сказал Бакстер, прикуривая сигару. – Проклятие, я знаю, в чем радость жизни.

– Черта с два ты знаешь, – ухмыльнулся Никки. – Это звучит как догмат культа Бахуса.

Его жизнь полностью переменилась, но одевался он по-прежнему, словно возвращаясь после изнурительного теннисного матча. Они с Чоем встретились, чтобы переброситься словечком, около маленького магазинчика, угощавшего жителей Нью-Йорка содовой и сливочно-шоколадным мороженым.

Эти три недели пролетели незаметно. Многое изменилось с тех пор, как он ошеломленно наблюдал за первыми быстрыми, моментальными, импульсивными действиями Чоя. Молниеносная игра, затеянная для того, чтобы ослепить, причиняя боль.

– Ну ладно, – произнес Чой. Никки правильно подметил, что в программу ирландских иезуитов культ Бахуса не входил. Зато про уличные драки Бакстер мог бы сам написать учебник. – Это военные действия, французик, – произнес Чой, и его глаза злобно сверкнули. – Изобретение конфедератов времен Гражданской войны. Бей-и-беги.

– Я учусь, Бакс, я учусь.