В нем так много хорошего и честного, и то, что он сказал в аэропорту, было совершенно верно. Он никогда не лгал ей, с самого начала предупредил: Управление сделает все, чтобы замять это дело.

Ощущая одиночество, глубокое уныние и большее, чем когда бы то ни было, смятение, Джули налила себе еще стакан вина. Она вдруг вспомнила ответ отца, когда, еще подростком, она упрекнула его за то, что он оставил мать ради другой женщины.

— Прежде чем критиковать меня, проживи сначала мою жизнь.

Хаузер посмотрела на часы. Ровно четыре. Аэропорт Даллеса находится всего в тридцати минутах езды от ее дома.

Оторвав глаза от журнала, Калли увидел, что у входа в зал для транзитных пассажиров стоит Хаузер, пристально на него глядя.

Он вскочил и, широко раскрыв руки, подошел к ней.

— Я пришла поговорить, Калли. Только поговорить, — сказала она, не обращая внимания на его раскинутые руки.

— Я рад, что ты пришла.

— К сожалению, не разделяю твое чувство. Но я не могла оставить все как есть.

— Я скучал по тебе.

— Я тоже скучала. Но я не стану твоей соучастницей.

— А ты и не соучастница. Ты не имеешь ни малейшего отношения к тому, что я сделал. Да, я решил взять деньги. Я сдержал свои обязательства, а они свои — нет. Они предали меня, погубили мою жизнь. Хорошо ли я поступил или плохо, но я взял деньги как возмещение за все мною перенесенное. Прими же это как нечто сделанное мною по моим собственным соображениям.

— Я не уверена, что могу это сделать. Но хотела бы попытаться.

По громкоговорителю объявили, что начинается посадка на самолет компании «Люфтганза», следующий до Франкфурта, рейс 419.

— Это мой рейс, — проговорил Калли.

Он устремил взгляд на Хаузер, но она ничего не сказала.

— Из Франкфурта я отправляюсь на неделю в Мюнхен, у меня есть там дело. Полетели вместе?

— Я не могу.

— Нет, можешь.

— Я не могу обещать тебе счастливого будущего.