Он не знал, кто эта девушка.

Он не знал, почему она стоит у окна на лестнице среди ночи.

Он любил эту девушку.

Он знал, что только с ней будет счастлив. И она будет счастлива только с ним.

Когда Илларионов осторожно тронул ее за плечо, девушка вновь всхлипнула. Илларионов вспомнил, где слышал этот звук. В Мексике.

Он помогал покинуть Штаты одному кубинцу. Они пересекли границу в Тихуане и ехали ночью через пустыню на юг. Когда остановились у бензоколонки, Илларионов услышал в кактусах жалобный девичий плач.

– Что это? – спросил Илларионов у своего спутника, изумляясь странному чистому звуку.

– Течная сучка королевского койота, – ответил кубинец.

– Почему она так жалобно плачет?

– Чтобы сучка королевского койота принесла потомство, ее должны оплодотворить два самца с очень небольшим разрывом во времени, – объяснил кубинец. – Сучки всегда так плачут, когда течка заканчивается, а самцов нет.

Илларионов даже улыбнулся, таким неуместным показалось ему это воспоминание.

Он знал, что отныне ничто не сможет разлучить его с этой девушкой.

Даже смерть.

– Могу ли я что-нибудь сделать для вас? – спросил Илларионов.

W

W

Августа так и не смогла понять, откуда взялась посреди зимы в московской квартире экзотическая серо-коричневая ушастая бабочка. Она кружилась вокруг светильника в длинном коридоре. Сын генерала Илларионова несомненно видел бабочку за мгновение до смерти. Вне всяких сомнений, ему было известно, что означает появление бабочки. Он умер с выражением горестного прозрения на лице.

Августа внимательно осмотрела стилет. На лезвии не было ни кровинки.

Сын генерала Илларионова умер легко. Гораздо легче, чем несчастная Епифания, от которой (в соответствии с режиссерским сценарием) во что бы то ни стало требовалось заключительное слово. Августа ни к селу ни к городу вспомнила модернистскую пьесу, поставленную в театре имени Вахтангова. На сцену в кромешной тьме вышла совершенно голая женщина с намазанными фосфоресцирующим составом губами (на лице). Вся пьеса – она длилась два с половиной часа – состояла из ее монолога: летающих по сцене, в отличие от серо-коричневой ушастой бабочки еще и светящихся, губ.

Августе почему-то хотелось плакать.