— Когда мы едем на «Праздник Ренессанса»?

Интересно, а нельзя ли этого вообще избежать?

— Думаю… в полдень.

— Ни за что! — возопил Кев. — Мы все пропустим.

— Кевин, там до одиннадцати ничего не начнётся. А закончится все в семь, — произнёс Шон и, поскольку только-только начал разбираться во времени, гордо добавил: — Пополудни.

— Точно. Пополудни, — сказал Кевин, сурово глянул на брата, перевёл взгляд на меня и спросил: — Обещаешь? В полдень?

— Не-ет… Ничего не могу обещать, — задумчиво протянул я.

Кев подавился смешком, и оба завопили дуэтом:

— Па-а-а-п!!!

За неделю парни по крайней мере научились понимать, когда я шучу. Первые дни они то и дело бросали на меня тревожные взгляды. Сказать, что они забыли о моём чувстве юмора, значит, не сказать ничего. Они вообще забыли, что я собой представляю. Это служило печальным напоминанием о том, что пяти месяцев вполне хватило, чтобы стать для своих сыновей чужим человеком.

Когда дети ушли, я нашёл кадры, которые наметил убрать ещё прошлым вечером. Выключив звук и откинувшись на спинку кресла, я начал просматривать различные варианты. И в конце концов решил вырезать занимавшие тридцать восемь секунд кадры со смуглым человеком. Избавившись от него, я обрету свободу.

Итак, последний взгляд.

Смуглый человек — один из братьев невесты. Церемония окончилась, и он стоит, держа в вытянутой руке автомат Калашникова. С безумной улыбкой на физиономии, он в экстазе выпускает в небо несколько коротких очередей. Вообще-то мне эта сцена нравится. Пальба, по иронии судьбы, служит выражением восторга в стране, где звуки войны никогда не умолкают. В ту секунду, когда камера показывает крупным планом его радостное лицо, картинка скачет вверх.

Камера дёрнулась от взрыва первой сброшенной с «Ф-16» бомбы.

Молодой человек мгновенно перестаёт улыбаться, а его нижняя челюсть буквально отваливается от изумления. Он с удивлением смотрит на своё оружие, словно оно виновато в том, что произошло. Юноша все ещё пытается разобраться в случившемся, когда взрывается вторая бомба. Взрыв происходит настолько близко от камеры, что весь экран заполняется пылью и летящими обломками. Виден лишь силуэт. Смуглый парень взлетает, и его тело нелепо вращается в воздухе. Затем он падает на скалу. Его глаза остекленели, а из уха струится кровь.

Теперь камера смотрит на меня. Я, весь покрытый пылью, стою у выступа скалы, что-то говорю в микрофон. После этого мы видим группу воющих женщин. Они показывают на небо. На экране снова я. Меня сменяет невеста, не отрывающая взгляда от лица смертельно раненного жениха.