Морин подошла поближе к церкви на картине Беллини, которая находилась внутри настоящей.

— Как же возможно создать такое? Что касается меня, то я не только рисовать, даже прямую линию провести толком не сумею.

— Их с раннего детства отдавали в учение крупным художникам, где они вначале мыли кисти для мастера, потом постигали науку смешивания красок и, наконец, выполняли различные детали на его картинах. Конечно, незначительные.

— В общем, они были его рабами?

— Ты поняла правильно. Но Джованни Беллини и его брата Джентиле учил их отец, Джакопо, который тоже был большим художником.

Пассатта и Маркарини напряженно прислушивались к их разговору, затем подошли.

— Вы преподаете искусство, синьора? — спросил Маркарини.

— Что-то вроде этого, — ответила Кейт.

— Не вроде этого, — вмешалась Слаттери. — Она знаменитость.

Пассатта удивленно вскинул брови, но Слаттери не стала уточнять. Ее вниманием сейчас завладела Мадонна.

— Она такая красивая, прямо как живая. Хочется войти и положить голову ей на колени.

— В этом и состоит прелесть живописи эпохи Возрождения, — сказала Кейт. — Обтекаемые формы, много воздуха, пространства. Картины приглашают зрителя заглянуть в окно, войти в комнату. Художники тогда вновь открыли искусство создания перспективы.

— Оно было потеряно?

— Да, в мрачную эпоху средневековья, особенно раннего, — ответила Кейт, вглядываясь в тени рядом с нишей, куда была помещена картина Беллини.

Нужно во что бы то ни стало положить конец мрачной эпохе Живописца смерти. Пресечь его злодейства.

В полдень Кейт повела Слаттери обратно на площадь Святого Марка. Маркарини и Пассатта держались чуть поодаль. Дворец дожей поблескивал на солнце изысканной позолотой.

— На меня уже начинает действовать разница во времени, — сказала Слаттери. — Давай посидим немного?

Они устроились за столиком в кафе с видом на площадь. Слаттери заказала капуччино, Кейт — двойной эспрессо. Маркарини оперся о колонну в нескольких метрах справа. Пассатта, дымя сигаретой, расположился в аркаде. Оба не сводили глаз с Кейт.