Я выпил еще немного виски.

— Вы сможете вернуться на следующий сезон. Он покачал головой.

— Нет, не смогу. Я никогда сюда не вернусь. Кто-то другой займет мое место — какой-нибудь более молодой человек. Мое место мог бы занять и Поль Халстед, если бы он не был таким безрассудным и нетерпеливым.

Я поставил стакан на стол.

— К чему вы клоните?

Он ответил мне изможденной усмешкой.

— Я буду мертв через три месяца, Джемми. Мне сказали об этом незадолго до того, как мы покинули Мехико, — они мне дали шесть месяцев. — Он откинулся на спинку своего стула. — Они не хотели отпускать меня сюда — доктора, ты их знаешь. Но я их не послушал, и я рад, что так сделал. Но теперь я должен вернуться в Мехико и лечь в госпиталь, чтобы умереть.

— Что у вас за болезнь?

— Старый враг человека, — сказал он. — Рак!

Это слово со свинцовой тяжестью сорвалось с его губ, и тут я ничего не мог ему сказать. Вот в чем заключалась причина его рассеянности, вот почему он так настойчиво добивался того, чтобы работа была сделана и почему он шел к одной цели ни на что не отвлекаясь. Он хотел провести эти последние раскопки до того, как умрет, и ему удалось добиться своей цели.

Через некоторое время я сказал мягко:

— Мне очень жаль.

Он хмыкнул.

— Вам жаль! Жаль меня! Если вы правы насчет Гатта, то у меня, кажется, не будет возможности выбраться отсюда, чтобы умереть в госпитале, — так же как и у всех остальных. Мне жаль, Джемми, что я втянул вас в это. Мне жалко и остальных. Но сожалений здесь недостаточно, не так ли? Какой смысл говорить «сожалею» мертвому человеку?

— Не принимайте это близко к сердцу, — сказал я. Фаллон погрузился в угрюмое молчание. Через некоторое время он спросил:

— Как вы думаете, когда Гатт начнет атаку?

— Не знаю, — ответил я. — Но он должен перейти к активным действиям в ближайшее время. — Я допил виски. — Вам лучше немного поспать. — Мне было очевидно, что Фаллона не особенно прельщает эта идея, но он ничего не сказал, и я вышел.

* * *

Оказывается, Рудетски иногда приходили в голову свои собственные идеи. Когда я наткнулся на него в темноте, он разматывал катушку провода. Он коротко выругался и сказал: — Извините, но мне кажется, я на пределе.

— Что ты делаешь?