Лебедев передал Тульской бинокль:

— Взгляни. Что скажешь?

Несколько минут она рассматривала садоводства.

— Помнишь, мы по Босфору шли и точно так же смотрели на Стамбул? — спросила она, чтобы сделать любовнику приятное. (Именно тогда они и познакомились.)

— Что, похоже?

— На Галату и Пера[29] похоже. Если убрать оттуда все мечети…

— Если у них убрать мечети, Настенька, они пол-Европы уберут.

— В Стамбуле люди живут так, как будто это последний день и они боятся не успеть. А здесь — как будто последний день уже давно прошел.

— Любопытно… — пробормотал полковник. — Сербы говорят: «Это конец. Идем дальше»… Вот выпрут меня из органов — куда идти… к кому? Базаров ведь не возьмет…

— Не нравится мне твое настроение, Петруша, — вздохнула Тульская. — Хочешь, минут на пять запремся в твоей палатке?

— За пять минут не успеем.

— А я все сама сделаю. Ты только штаны приспустишь.

Она смотрела распутным взглядом и загадочно улыбалась. Улыбкой гулящей Джоконды.

— Интересно, ты меня бросишь в тот же день, когда меня уволят, или раньше, еще когда приказ будет готовиться?

— Я тебя брошу, когда ты сам этого захочешь.

— Врешь ведь. Но приятно. Я тебе за это посоветую на ближайших выборах не голосовать за избирательный блок «Прямой путь», возглавляемый Владимиром Алексеевичем Ленским. Похоже, скоро у них не будет перспектив… как и у меня…

— Петр Андреевич, вы сегодня просто мало спали. Да еще в одиночестве.

— Я мало спал и совсем не ел мяса. И еще я думаю: кому ты докладываешь о наших разговорах, Настенька?

Он отдала бинокль двумя пальчиками и сказала, чеканя слова:

— Это паранойя, товарищ полковник.