— Значит, это все ты? Ты их убил. Но ты же не маньяк. Тогда зачем? Скажи мне, ответь? — Колосов снова попытался подняться, его шатало, но усилием воли он заставил себя подняться.

— Тихо, ну-ка назад! — Тихомиров, однако, отпрянул сам. — Зачем? Почему? Знать хочется напоследок? Ладно, я тебе скажу по старой дружбе. Вот он — мой компаньон. — Он снова с силой, зло пнул Балмашова ногой. Тот застонал. — Мой дружок школьный — он же по миру меня пустить собрался. Да что меня — детей моих. Ты понимаешь? Разорить. Ограбить. Детей моих, родных детей — голыми, нищими. Банк — тот самый, с которым судились, которым ты тоже, мент, интересовался, он же после арбитража на мировую с нами пошел. Он покупал, покупал у нас это все, — Тихомиров шипел. В голосе его, раньше таком вальяжном, простецком, теперь не было ни насмешки, ни торжества, только ненависть, злоба. — Землю покупал, ты это понимаешь? И платил нам — сорок миллионов «зеленых» готов был заплатить за землю, за все наши участки. Здесь же земля алмазная, платиновая, ты понимаешь? Сорок миллионов — моим детям, их безбедному будущему. А он, Андрюха, это будущее у них украл, ограбил. Сказал — нет, земля не продается, «Царство Флоры» наше не продается. Это, видите ли, не объект купли-продажи — вот все это ботаническое г…! — Тихомиров с размаха ударил ногой по керамической вазе с розами. Она с грохотом опрокинулась. — А оно все вместе, скопом пяти процентов по своей стоимости от предложенной суммы не тянет. Он отказался. А ведь мы компаньоны, друзья. А ведь я его просил. Я умолял, уговаривал. А он сказал — нет, будем работать, цветочки выращивать. Цветочки… Вот пусть теперь вшей до конца жизни выращивает — в одиночке, в тюряге, в психбольнице. Маньяк! И какой еще маньяк божьей милостью! Уникум, кино о таком снимать можно, в музее показывать. А чтоб уж совсем наверняка, чтобы ни одна собака присяжная не усомнилась, не оправдала — вот, убийство мента под занавес. Убийство мента при исполнении. И эти вот гвоздички в качестве последнего фетиша, чтоб уж совсем в десятку, точь-в-точь, как на этой картине, которую я, слышишь ты, я сделал для вас такой интересной. Вас обоих найдут здесь, в этих самых декорациях, при свечках горящих, красиво, как в фильме. Твои же менты обнаружат, которых я вызову потом, — тебя найдут и его. Ты уже ничего никому не скажешь. А он, даже если и попытается сказать, когда в себя придет, — никто ему уже не поверит. У него в крови будет «белый китаец», а в руках вот эта пушка. А другая в кармане, обе у вас уже засвеченные. — Тихомиров быстро нагнулся и сунул за пояс Балмашову второй пистолет.