В правом нижнем углу экрана указаны дата и время: 25 июля, 22:14. Среда, вечер.

Еще одна камера на платформе тоже зафиксировала девочку, но с гораздо большего расстояния. Кажется девочка одна. Полная темноволосая женщина в форме медсестры проходит мимо нее.

– Что вы думаете? – спрашиваю я Рэйчел.

Она не отвечает. Я поворачиваюсь к ней и вижу в ее глазах слезы. Она моргает, и капли падают вниз.

– Вы уверены?

Она кивает, все еще не говоря ни слова.

– Но ей может быть и семь лет, и семнадцать. Вы даже ее лица не видите.

– Это она. Я знаю свою дочь. Знаю, как она ходит, как держит голову.

В девяти случаях из десяти я счел бы это всего лишь отчаянным желанием матери верить, что ее дочь жива. Потому-то я и не показал эту пленку Рэйчел три года назад. Был риск направить следствие по ложному пути, занять десятки полицейских бесплодными поисками и отвлечь внимание общественности от главной проблемы.

Теперь же я верю Рэйчел. Я знаю, что в мире нет такого судьи или присяжного, который не усомнился бы в том, что именно Микки запечатлена на пленке, но это не важно. Человек, который знает ее лучше всех, уверен, что это она. В среду двадцать пятого июля – через два дня после своего исчезновения – Микки была жива.

31

31

Единственный человек в приемной Джо – мужчина средних лет, в дешевом костюме, при каждом движении собирающемся в складки у него на плечах. Мужчина ковыряет спичкой в зубах, наблюдая, как я сажусь.

– Секретарша пошла за кофе, – говорит он. – А у профессора пациент.

Я киваю и понимаю, что за мной внимательно следят. Наконец он спрашивает:

– Мы знакомы?

– Не думаю. А вы полицейский?

– Да. Сержант Роджер Кейси. Меня зовут Пронырой. – Он перебирается поближе и протягивает руку, не упуская из виду Рэйчел.

– Где работаете, Роджер?

– Работал в Холборне[101].