– Я поговорила с парой людей из Сотби[106], – говорит Рэйчел. – Кирстен была хорошо известна среди аукционеров и служащих. Она всегда приходила на аукционы в черном и постоянно говорила по мобильному телефону.

– Она торговалась за кого-то другого?

– Четыре месяца назад она приобрела акварель Тернера[107] за сто семьдесят тысяч фунтов.

– Кто был настоящим покупателем?

– В Сотби не говорят. Но мне прислали фотографию по факсу. Я видела эту картину: она висит в кабинете моего отца.

Глаза Рэйчел, неестественно расширенные, перебегают с Джо на меня и обратно. Ее мысли движутся с устрашающей скоростью – от них содрогается все ее тело.

– Я до сих пор не верю, что она могла это сделать. Она любила Микки.

– И что вы предпримете?

– Спрошу отца.

– Он скажет вам правду?

– Надо же когда-то начинать.

Рука Джо трясется, когда он тянется за бутылкой с водой.

– Нас кто-то здорово опережает. С друзьями и родственниками Кирстен выходили на связь. Некоторым угрожали. Один из ее братьев был избит до полусмерти, после того как захлопнул дверь перед носом человека, утверждавшего, что он пришел забрать долг.

– Вы думаете, ее родные знают, где она?

– Думаю, нет.

Рэйчел кивает:

– Она не поставила бы их под удар.

Зачем Алексею так утруждаться? Ему нужно было просто выждать, и Кирстен объявилась бы сама. Такие всегда объявляются: взгляните хотя бы на Джерри Брандта. Дело не только в бриллиантах. Тут нечто личное. Если верить слухам, Алексей приказал убить собственного брата потому, что тот опозорил честь семьи. Что он сделал бы с тем, кто похитил его дочь?

Джо сидит напротив меня и что-то пишет. Он напоминает мне моего первого учителя, который точно знал, сколько у нас в шкафу лежит карандашей, кисточек и учебников, но приходил в школу с остатками пены для бритья на шее или в носках разного цвета.

Мне позвонила Джулиана. Она взяла с меня слово, что я не позволю профессору садиться за руль. От усталости его координация ухудшается. Она также поговорила с Джо и велела ему присматривать за мной.