Человека, которого я убил, не опознали. Он приехал на угнанном мотоцикле, у него не было документов. Пломбы на зубах были поставлены где-то в Восточной Европе, а автоматический пистолет украден из полицейского участка в Белфасте четыре года назад. Его единственной приметой оказался серебряный крестик на шее, украшенный самоцветом – фиолетовым чароитом, редким видом силиката, добываемым только в Восточной Сибири. Возможно, Интерполу повезет больше.

Часы посещений закончились, но медсестра меня пропускает. Хотя Али все еще распластана на спине и смотрит в зеркало над головой, я получаю более теплую улыбку, чем заслуживаю. Она поворачивает голову совсем немножко, превозмогая боль в шее.

– Я принес тебе шоколада, – говорю я.

– Вы хотите, чтобы я растолстела.

– Ты не была толстой с тех пор, как сидела на руках у матери.

Ей больно смеяться.

– Как дела? – спрашиваю я.

– Ничего. Сегодня у меня затекли ноги.

– Хороший знак. Когда пойдем на танцы?

– Вы ведь не любите танцевать.

– С тобой я станцую.

Это звучит слишком сентиментально, и я жалею, что сказал такое. Но Али, кажется, оценила мои чувства.

Она объясняет мне, что еще три месяца должна будет носить жесткий корсет, а потом еще три месяца – эластичную повязку до самых подмышек.

– Если мне повезет, я уже тогда смогу ходить.

Я ненавижу выражение «если мне повезет». Это не уверенное утверждение, а слова упования, которые произносят, скрестив пальцы. Разве Али до сих пор везло?

Вытащив из бумажного пакета бутылку виски, я покачиваю ею перед глазами Али. Девушка улыбается. Потом, словно кролики из шляпы, из пакета показываются два стаканчика.

Я наливаю ей немного виски и развожу его водой из-под крана.

– Я не могу держать стакан, – виновато говорит она.

Снова опустив руку в пакет, я извлекаю соломинку для коктейля невероятной формы, со спиралями и кольцами. Ставлю стакан на грудь Али и подношу соломинку к ее губам. Она делает глоток и слегка задыхается. Я впервые вижу, как она пьет.