— Эвелин. Припоминаете? Эвелин Меррик.

— О да.

— Значит, помните?

— Конечно.

Это была еще одна ложь, которая сорвалась с языка даже легче, чем первая. Имя ни о чем ей не говорило. Пустой звук, отождествить который с реальным человеком было так же трудно, как по шуму мотора определить марку машины на бульваре с высоты четвертого этажа. Для Элен было все едино: «форд» или «остин», «кадиллак» или Эвелин Меррик.

— Вы слушаете, мисс Кларво?

— Да.

— Я слышала, ваш старик умер.

— Да.

— Говорят, оставил вам кучу денег.

— Это уж моя забота.

— Деньги налагают большую ответственность. Я могла бы помочь вам.

— Спасибо, я не нуждаюсь в помощи.

— Скоро, возможно, будете нуждаться.

— В любом случае постараюсь решить задачу сама, не прибегая к помощи постороннего человека.

— Постороннего? — В голосе зазвучала досада. — Вы же только что сказали, что вспомнили меня.

— Я сказала это из чистой вежливости.

— Из вежливости. Как истая леди. Ты всегда считала себя настоящей леди, верно, Кларво? Что ж, на днях ты разом меня вспомнишь: сможешь взглянуть на мое тело в любой художественной галерее. Все будут мной восхищаться. Тебе не завидно, Кларво?

— Я думаю, вы не в своем уме.

— Я? О нет. Не я сумасшедшая, а ты, Кларво. Ведь это у тебя память отшибло. Скорей всего, от зависти, ты всегда мне завидовала, потому и вымарала меня из своих воспоминаний.