Мириам тоже помедлила.
– Я здесь. Не пропала. – Она засмеялась тихим, нервным смехом.
– И я тоже, – ответил Хоснер с ноткой недоверия в голосе. – Мы сделали это.
– Я убила девушку.
– Каждый, кто в бою стреляет в первый раз, обязательно думает, что кого-то убил.
– Нет, я действительно убила. Она упала вниз, на склон.
– Может, она просто притворилась, а потом убежала.
– Если бы… Но я попала ей в грудь, по крайней мере мне так кажется.
– Чепуха.
Но он знал, что это вовсе не чепуха. Ему хотелось сказать:
Но Хоснер сказал другое:
– Ты выстрелила, и тебе показалось, что ты кого-то убила. А она закричала?
– Не знаю. Не уверена. Это случилось так…
– Пойдем со мной. Я должен вернуться.
Она подняла автомат и встала. Собралась произнести что-то совсем нейтральное, типа «спасибо». А вместо этого получилось:
– Я люблю тебя. – И еще раз, уже громче: – Я люблю тебя.
Хоснер остановился, но не обернулся. Он прекрасно понимал, что не может ответить тем же. Понимал яснее, чем что-либо иное. Если Мириам погибнет, а он не успеет сказать ей, что любит, это станет трагедией. Но если останется в живых, то его «я люблю тебя» лишь принесет новые страдания.
Яков снова двинулся вперед, слыша за своей спиной мягкие, постепенно отдаляющиеся шаги – она отставала.