Вырвавшиеся слова, казалось, не удивили его настолько, насколько удивили ее.

Мириам отвернулась и пристально смотрела через дыру в перегородке.

Он схватил ее за колени и довольно сильно встряхнул:

– Я люблю тебя.

Она повернулась к нему и кивнула. Руками накрыла его руки. Голос Мириам звучал хрипловато, тихо:

– Прости меня за то, что поставила тебя в это двусмысленное положение, Яков.

– Но ты же понимаешь, что все жизненные убеждения ровным счетом ничего не стоят, когда дело доходит до этих решений – как их называют, решений сердца.

Он с трудом улыбнулся. Она улыбнулась в ответ:

– Но это не так. Ты казался достаточно настойчивым. Настойчивый негодяй, так бы я сказала. – Она едва не рассмеялась. – Но мне действительно очень жаль, что я ставлю тебя в такую ситуацию. Тебе было бы легче застрелить Эсфирь Аронсон?

– Прекрати сейчас же. Я вытащу вас обеих.

Мириам сжала его руки.

– Бедный Яков. Лучше бы ты остался на вилле своего отца. В богатстве и праздности.

– Поедешь со мной к отцу на Пасху?

Он внезапно подумал, что если задаст ей этот вопрос, то жизнь его изменится.

Мириам улыбнулась, потом взяла его руки в свои и поднесла их к лицу.

А Хоснер почувствовал, как затрепетало его сердце, чего не случалось давным-давно. Он помолчал минуту, словно проверяя, стоит ли говорить то, что рвалось из души:

– Извини. Я избегал тебя раньше.

Ее ответ прозвучал мягко и спокойно:

– Я все понимаю.

– Понимаешь?