Ибрагим Ариф сидел у самого края отделения, прижатый к погнутой переборке. Внезапно он увидел бегущего за самолетом человека с автоматом и позвал молодого переводчика, Эзекиля Раббата, которому поручили приглядывать за ними. Пробравшись к концу отсека, Раббат осторожно высунул голову в пролом и поднял автомат. Он уже приготовился стрелять, когда узнал в бегущем грязном, босом оборванце начальника службы безопасности «Эль-Аль».

– Да это же Яков Хоснер!

Услышав его возглас, Мириам Бернштейн пробилась в конец багажного отделения, протиснулась между Раббатом и Арифом и попыталась выбраться наружу. Растерявшиеся мужчины лишь в последний момент успели схватить ее за ноги. Мириам ожесточенно отбивалась и, наверное, преуспела бы в своем намерении, если бы на помощь Ибрагиму и Эзекилю не поспешил Яков Лейбер. Втроем они с трудом втащили женщину в отсек, и тут на них набросилась Бет Абрамс:

– Отпустите ее! Пусть делает что хочет!

После некоторой сумятицы Бет Абрамс тоже удалось унять.

– Яков! Яков! – кричала Мириам Бернштейн, вцепившись мертвой хваткой в металлические скобы.

Мужчины никак не могли справиться с ней, но и у нее не хватало сил освободиться от них.

«Конкорд» набирал скорость, и Хоснер стал отставать. Потом он споткнулся и упал, глядя вслед удаляющемуся лайнеру. Лежа в пыли, Хоснер поднял руку и помахал, как будто прощаясь со всеми. Мириам Бернштейн решила, что он увидел ее и прощался с ней.

– Яков! Яков! – повторяла она сквозь слезы.

* * *

Каждый раз, когда Беккер пытался хоть как-то управлять самолетом, переключаясь с одного двигателя на другой, лайнер начинал угрожающе быстро терять скорость, заставляя его снова переходить на оба двигателя. В результате «конкорд» продолжало заносить влево. Беккер опасался, что главное шасси просто не выдержит нагрузки, сломается, и тогда они остановятся окончательно. Он то и дело оглядывался на Кана, но тот по-прежнему не подавал признаков жизни.

Иногда в поле зрения возникал какой-нибудь араб, но тут же исчезал в клубах пыли. Самолет медленно, но неуклонно двигался на запад, все дальше от того склона, который они выбрали.

Число раненых увеличивалось, и у Беккера все чаще мелькала мысль, что к тому моменту, когда лайнер наконец остановится, в живых не останется уже никого. Перед глазами вставала картина: разбросанные по салону тела… кровь, стекающая через дырки в алюминиевой обшивке… черные, пустые глаза… В такие моменты он покрывался холодным потом, а сжимавшие штурвал руки начинали трястись. Беккер знал, что обязан увести самолет к склону. Лучше умереть при падении с холма, чем здесь.