– Удачи тебе, Фрэнк! Помни: следующее семнадцатое марта мы будем отмечать в Дублине.

Изо рта Галлахера вырвался какой-то непонятный звук, но он кивнул с отчаянной решимостью.

Флинн вышел из склепа и взял отца Мёрфи за руку. Он повел его вверх по лестнице, провел через алтарный помост, а потом вниз по ступенькам в галерею. Священник высвободил свою руку и повернулся к алтарному органу. Джон Хики сидел, облокотившись о клавиатуру, и разговаривал по полевому телефону, у его ног лежало прикрытое шинелью тело Фитцджеральда. Отец Мёрфи встал на колени и откинул шинель с головы Пэда. Перекрестив его лоб, он встал и взглянул на Хики, который в этот момент повесил трубку.

– Все делаешь тайком? – обратился Хики к священнику. – Ну и где же теперь бродит душа Пэда Фитцджеральда?

Отец Мёрфи молча смотрел на Хики, а тот продолжал:

– Сейчас, как порядочный священник, ты спросишь, не хочу ли я исповедаться, заранее зная, что я откажусь. А что, если я стану исповедоваться? И что, если вся моя жизнь, каждый мой грех, кощунство и богохульство, какие только можно вообразить, будут тогда прощены? Смогу ли я войти тогда в царство небесное?

– Вы знаете, в чем должны покаяться, – ответил отец Мёрфи. Хики с силой хлопнул ладонью по крышке органа.

– Я знал, что тут какая-то хитрость!

Флинн опять взял прелата за руку и потянул прочь. Они прошли мимо исповедальни, и взгляд Флинна задержался на маленькой белой кнопке.

– Умно было задумано, падре. Должен прямо сказать. – Он посмотрел через галерею на Хики. – Я не знаю, что сообщили вы, Морин или Хики, но я должен быть уверен, что никто из вас не сделал ничего, что внесло бы еще большую сумятицу по ту сторону стен собора.

– Я до сих пор ощущаю удовлетворение от того, что сделал это, – ответил отец Мёрфи.

Флинн рассмеялся и пошел дальше. Отец Мёрфи последовал за ним, и, пока они шли, Брайен продолжал говорить:

– Так вы чувствуете удовлетворение, так вы сказали? Но, на мой взгляд, таким образом прославляется эгоизм, святой отец. – Флинн остановился в проходе трансепта, расположенного между двумя южными трифориями, и, посмотрев вверх на трифорий, по которому они только что проходили, позвал Имона Фаррелла: – Ты верующий, Имон, я знаю, но отец Мёрфи не умеет летать, и я боюсь, как бы ты не остался без исповеди.

Фаррелл смотрел с таким видом, будто именно эту исповедь он не хотел бы пропустить. Отец Мёрфи спросил:

– Вы раскаиваетесь во всех своих грехах, сын мой?

– Да, святой отец, – кивнул Фаррелл.

– Так и совершайте действия во имя раскаяния – будьте милосердны, мистер Фаррелл. Не делайте ничего, что пошло бы во вред вашему духовному спасению.