– Оба. Кодада снимал детей на пленку, а потом похищал. Густав Карвер убивал их души и продавал тела.

– А символ? Согнутый крест, раздвоенный внизу?

– Ты что, не узнал?

– Нет.

– Это же «Флейтист» Эдуара Мане. Помнишь картину? Мальчик-солдат с флейтой. Она стала эмблемой организации, своеобразным паролем. Одна копия висела в клубе, где ты впервые встретился с Аллейном. Он усадил тебя так, чтобы ты заметил ее. Вторую ты видел в кабинете Мориса Кодада, куда Аллейн привел тебя познакомиться с начальником службы безопасности. Третью ты должен был увидеть в «Ноевом Ковчеге», в классе Элоизы Кроляк. Копия «Флейтиста» висела в каждом клубе. А символ – это просто его очертания.

– А почему ты не поступил проще? Можно было прислать мне анонимное письмо, рассказать, что и как.

– Нет, – возразил Хаксли. – Ты начал бы докапываться, кто автор письма, и пришел бы к нам. Ну а официально действовать, поднимать шум в прессе вообще бесполезно. Ты не забыл про Канаду? То же самое получилось бы и в Штатах. У Густава везде все было схвачено.

Они замолчали. Макс пытался сосредоточиться на предстоящей встрече с Чарли. Наконец-то он выполнит свой долг, вернет мальчика родителям. Ведь ради этого он сюда и приехал. А что делать с Хаксли?

– Ты знаешь, куда поехал Аллейн?

– Понятия не имею, – пожал плечами Хаксли. – Он мне не сообщил. Но рассчитался по-честному. Думаю, мы больше не увидимся.

– Значит, ты на этом кое-что заработал?

– Разумеется. Неужели снова идти ублажать разных геев? – Хаксли свернул направо. – Теперь уже недалеко.

Макс посмотрел на часы. Девятый час. Вдалеке мерцали огни города. Он догадался, что они уже в Доминиканской Республике.

– В отличие от тебя, Макс, я ни о чем не сожалею, – продолжил Хаксли. – Они исковеркали мою жизнь, у сестры ее вообще отобрали. А я отобрал все у них. Аллейну было наплевать на этих детей. Конечно, он приходил в ужас от поступков своего отца, но это, пожалуй, и все. Ему важно было только избавиться от папы и смыться с его деньгами. Он любил повторять, что единственное, чем стоит заниматься в жизни, – делать деньги. Мне такая философия чужда. – Хаксли помолчал. – Вот ты сказал, что твоя жизнь сплошной провал. Твоя работа никому не принесла ни пользы, ни облегчения. Ты не должен так думать, Макс. Ты находил детей живыми, изобличал преступников и, наконец, пристрелил трех выродков и спас очень многих, которых эти выродки могли погубить. Я поступил точно так же.

Дорога пошла под гору. Они приближались к границе. Слева, на ближайшем холме, Макс увидел огни.

– Это вон там, – промолвил Хаксли, сворачивая. – Скоро увидим Чарли.