Но, упиваясь своим высокомерием и яростью, Иммаил допустил, чтобы его увидели, пусть и на мгновение, в его истинном обличье падшего ангела. Цистерианский монах по имени Едрик из монастыря в Седлеце вступил в борьбу с Иммаилем. Они схватились над чанами с литым серебром в большом литейном заводе около самого Седлеца. И, когда Иммаил переходил из человеческого облика в другой, Едрик сумел схватить его и сбросить в кипящую расплавленную руду. Едрик призвал братьев начать медленно охлаждать металл, и Иммаил так и остался закованным в серебро, бессильный освободить себя из этой самой безупречной из тюрем.

Ашмаил почувствовал его боль и устремился освободить брата, но монахи хорошо прятали Иммаила. Все же Ашмаил никогда не прекращал искать своего брата, и со временем к нему в его поисках присоединялись такие же, как он. И еще люди, растленные его посулами. Все они метили себя так, чтобы могли узнавать друг для друга, и их меткой был дрек, двузубец, поскольку, как говорится в древних книгах, это было первое оружие падших ангелов. И они называли себя «приверженцы», «поборники», «сторонники».

Часть первая

Часть первая

Тому, кто не постигнет правды о так называемом дьяволе, никогда не разобраться в истоках зла.

Глава 1

Глава 1

Крепко держась правой рукой за поручень, женщина сходила из автобуса-экспресса, осторожно наступая на каждую ступеньку. Вздох облегчения вырвался у нее, как только она оказалась на земле. Это облегчение она всегда испытывала, когда выполняла простую задачу без происшествий. Она еще не была стара — только что разменяла пятый десяток, — но выглядела и чувствовала себя намного старше, потому что многое вынесла, и накопившиеся печали усилили предательский ход времени. Она давно перестала ежемесячно ходить в парикмахерскую красить свои серебристо-серые волосы. От углов глаз, словно затянувшиеся шрамы от старых ран, пролегли глубокие морщины, такие же как и на лбу. Женщина знала, откуда эти борозды, порой она ловила себя на том, что вздрагивает, будто от боли, увидев свое отражение в зеркале или в витрине магазина. Морщины становились заметнее и глубже, когда она задумывалась. На ее лице отражались одни и те же мысли, одни и те же воспоминания, одни и те же лица, которые она вспоминала: мальчик, теперь уже мужчина; ее дочь, какой она была когда-то и какой теперь могла бы быть; тот, кто зародил эту маленькую девочку в ее чреве, его остервенелое, перекошенное злобой лицо. Иногда она видела это лицо разбитым, буквально изодранным в клочья, каким оно было тогда, когда закрывали крышку гроба над ним, стирая наконец его физическое присутствие в этом мире.