— Ну вот, мы снова здесь, — сказал Эпштейн.
Он совершенно не изменился. Маленького росточка, с седой бородой, немного печальный, как если бы, несмотря на все его усилия сохранять оптимизм, мир каким-то образом уже умудрился разочаровать его в тот день.
— Вы, кажется, предпочитаете здесь назначать встречи.
— Здесь место публичное, бывает и людно, но все-таки можно уединиться, когда необходимо, сохранить конфиденциальность, и много безопаснее, чем может показаться. Вы выглядите утомленным.
— У меня выдалась нелегкая неделя.
— У вас вся жизнь выдалась нелегкая. Будь я буддистом, я бы задумался над вопросом, какими грехами, совершенными вами в ваших предыдущих воплощениях, можно оправдать проблемы, с которыми вам приходится сталкиваться в этом.
Место, где мы стояли, было заполнено мягким оранжевым сиянием. Солнечный свет, обильно попадающий внутрь помещения через большое окно синагоги, проходя через стекло, густо окрашивался благодаря какому-то скрытому элементу конструкции. Уличный шум туда не доносился, и даже наши шаги на пыльном полу звучали приглушенно. Луис остался у двери, между эпштейновскими телохранителями.
— Итак, расскажите мне, — попросил Эпштейн, — какое дело привело вас сюда?
Я думал обо всем, что Рейд и Бартек рассказали мне. Вспомнил Брайтуэлла, ощущение его рук на себе, когда это мерзкое существо попыталось притянуть к себе, потом его лицо перед тем, как он нырнул в огонь. Тошнотворное чувство головокружения вернулось ко мне, и я снова испытал покалывание кожи, как память о старых ожогах.
Я вспомнил и того проповедника, Фолкнера, запертого в своей тюремной камере, когда его дети были уже мертвы и полный ненависти крестовый поход завершен. Я снова видел его руки, протянутые ко мне через прутья решетки, чувствовал жар, исходивший от его старого жилистого тела, и опять слышал слова, которые он сказал мне, перед тем как плюнуть мне в лицо своей отравленной слюной.
«То, с чем ты сталкивался до сих пор, ничто по сравнению с тем, что тебя ждет... То, что тебя ждет, вовсе не человеческой породы...»
Не знаю как, но Фолкнер обладал знанием о скрытом. Рейд говорил, что, возможно, все они — Фолкнер, Странник, убийца детей Аделаида Модин, арахноидит-мучитель Падд, возможно, даже Калеб Кайл, чудовище, призрак которого часто появлялся в жизни моего дедушки, — были связаны, даже если кто-то из них и не осознавал этого. Связывало их человеческое зло, порождение их собственной испорченной природы. Да, плохая генетика сыграла роль в том, кем они стали, и мучительно жестокое детство. Да, поврежденные крошечные кровеносные сосуды мозга или какие-то нейроны, давшие осечку и не взорвавшиеся, могли добавиться к их уже некачественной природе.