– Кто-то уже попытался убить тебя, Келли, это может повториться, – сказала она ему.

Он отчаянно сопротивлялся. Одна только мысль о постоянном присмотре полицейских приводила его в ужас.

– Я обещаю тебе, я никуда не пойду, разве что в кровать. И запру все окна и двери, – сказал он.

Они пришли к компромиссу. Не постоянное присутствие полицейского, а патрульная машина, которая будет время от времени подъезжать к его дому для проверки.

Келли чувствовал себя отвратительно. У него болел мозг, у него болело лицо, у него болели глаза, а в голове все еще было ощущение, словно она принадлежит кому-то другому. Он был абсолютно изможден. Он сразу же направился в кровать, но при этом боялся, что вообще не сможет заснуть. Однако, приняв еще пару крутых болеутоляющих, он моментально вырубился и, когда наконец проснулся, с удивлением обнаружил, что было три часа дня и что он проспал почти девять часов.

Но долгий сон, казалось, ничем не помог. Голова все еще раскалывалась, шишка на лбу теперь стала разноцветной, кроме того, лицо его украшали два замечательных синяка – левый, прямо под шишкой, лишь немного лучше правого.

Все, что он делал после того, как проснулся, – заваривал чай, одевался, чистил зубы, брился, – казалось, занимало у него в два раза больше времени, чем обычно. И не только голова причиняла ему такую боль. Казалось, что все его тело болело из чувства солидарности.

И когда он уже решил плюнуть на остаток этого дня и снова лечь в постель, зазвонил телефон. Он взглянул на дисплей. Если бы это был кто угодно, только не Дженифер, он бы не взял трубку. Но проигнорировать младшую дочь Мойры он не мог.

– Джон, я просто звоню поздороваться и узнать, все ли у тебя в порядке, – сказала она.

– Я в порядке, – солгал он. Келли иногда настораживало, с какой легкостью у него получается лгать.

– Просто Карен Медоуз звонила вчера вечером. Она пыталась связаться с тобой. Я боялась, что ты, быть может, замкнулся в себе и хандришь. Если тебе плохо, мы всегда рады тебя видеть, ты же знаешь. Это то, чего бы хотела мама.

Келли почувствовал, как его подбитые глаза увлажнились. Дженифер умела затронуть самое сердце, и она сама не подозревала об этом. Однако ему было стыдно, потому что, по правде говоря, он не вспоминал о ее матери со дня похорон.

– Спасибо, – сказал он. – Может быть, я заскочу сегодня вечером. Или завтра.

Сказав это, он понял, что идея не была очень хорошей. Потому что, даже если он и захотел бы прийти к ним, ему бы пришлось что-то сказать о своем лице.

– Это было бы здорово, – тепло ответила Дженифер. – А кстати, Джон. Как там Ник? Ты не говорил мне, что он опять в городе.