Но дома он чувствовал себя одиноко — хотя это вовсе не означало, что ему не хватает жены. Просто квартира почти целиком была плодом ее дизайнерских фантазий, и теперь бросалось в глаза отсутствие хозяйки. Айзенменгер решил, что имеет смысл переехать — и не только из-за того, что все здесь напоминало о Мари, но и потому, что теперь он оказался безработным. Оставив музей, он испытывал облегчение — не было необходимости вскакивать по утрам и бежать на работу, — но жить на что-то все же было необходимо.

Пару раз он пытался дозвониться до Беверли Уортон, но она была недоступна и то ли принципиально не подходила к телефону, то ли круглые сутки проводила на работе. Это его, впрочем, не удивляло и не слишком расстраивало.

Больше всего на свете ему хотелось увидеть Елену, но он не мог решиться даже набрать номер ее телефона, боясь, что это положит конец их и без того подпорченным отношениям.

Даже образ Тамсин не посещал его — девочка то ли отпустила его навсегда, то ли он сам вытеснил ее из собственного сознания.

Ни Джонсон, ни Елена не давали о себе знать, и Айзенменгер решил, что они тоже ушли из его жизни, но как-то в пятницу вечером доктора оторвал от мрачных мыслей звонок в дверь. Открыв ее, он, к своему удивлению, увидел Елену. Она выглядела все так же сурово и настороженно, но факт оставался фактом — Елена Флеминг стояла на пороге его дома.

— Елена!.. Заходите.

Айзенменгер боялся, что вид у него не слишком элегантный. Его опасения подтвердил взгляд Елены, которым она украдкой окинула его фигуру. Улыбнувшись, будто она не могла себе позволить не соблюдать приличия, Елена прошла в гостиную.

— Разрешите ваше пальто. Хотите чаю или кофе?

От напитков Елена отказалась, но черное шерстяное пальто согласилась снять. Она присела на диван, доктор опустился в кресло напротив.

— Как поживаете? — спросил Айзенменгер, чтобы как-то начать разговор.

— Страшно занята.

— Есть какие-нибудь новости в деле Экснер?

— Гамильтон-Бейли арестован, но отпущен под залог. Он, как и Рассел, отрицает, что убил Никки. Рассел же все еще в больнице, как, кстати, и Либман. Вот и все, что я знаю.

— А что слышно о Беверли Уортон?

Услышав этот вопрос, Елена сразу замкнулась в себе и нахмурилась.

— Никаких изменений.

Доктор ничего не ответил, но его молчание только раздуло тлевшее в душе Елены негодование.

— Это в высшей степени несправедливо! Даже слепому теперь ясно, что она виновата в смерти Билрота, но на это никто не желает обращать внимания, словно не случилось ничего из ряда вон выходящего.

— Но довольно трудно сделать что-либо… — начал было Айзенменгер, но Елена перебила его: