Когда они покончили с закуской, Ласситер довольно много узнал о Найджеле Берлингейме – том красавце, который его регистрировал, и его компаньоне Хью Кокейне. Хью было под пятьдесят, и он был настолько же невзрачен, насколько красив Найджел. Долговязый и неуклюжий, он целиком состоял из носа, ушей и жиденькой шевелюры.

Парочка оказалась оксфордскими геями, приехавшими в Италию в шестидесятых годах, чтобы писать… картины.

– По правде говоря, – весело заметил Хью, – мы были преотвратными художниками. Ты согласен, Найдж?

– Ужасающими.

– Зато мы нашли друг друга.

Некоторое время они обитали в Риме, а затем, когда отец Найджела умер от апоплексического удара, они приобрели виноградник в Тоскане.

– По-моему, это замечательно.

– Это было еще хуже, чем живопись, – усмехнулся Найджел.

– Ужасно пыльно, – дополнил Хью.

– И потно…

– А москитов помнишь?

– Еще бы, с зубами как битое стекло.

– Гадюки? – уточнил Ласситер.

– Ужасные твари, – ответил Хью. – Со смертельным укусом. И если бы они только ползали по земле… Так нет же, они забивались в лозы. Сборщики урожая страшно боялись. Ты помнишь, Найдж?

– Помню.

– Однажды я водил там туристов… «А это, леди и джентльмены, наилучшие сорта… Из них получают вина… Мы высадили их…» Я приподнимаю лозу и, Бог мой, оказываюсь лицом к лицу… Постойте! Лицом к чему? Лицом к голове? А у змей бывает лицо? – обернувшись к своей более красивой половине, поинтересовался Хью.

Некоторое время они обсуждали проблему, что можно называть лицом, затем Хью вздохнул и закончил:

– Это все к вопросу о виноградниках.

– Мы не сумели наладить отношения с наемными рабочими, – признался Найджел. – Понимаете, в Тоскане было полно иммигрантов, так что с виноградниками пришлось расстаться…