Дар всегда считал этот обычай совершенно идиотским – рисковать жизнями солдат только ради того, чтобы спасти мертвые тела, – но он твердо знал, что не нарушит традицию и не оставит Карлоса и Неда врагам.

Во время последней за этот долгий день атаки на вьетнамцев снова сбросили с воздуха напалм. Некоторые бомбы разорвались совсем рядом с реакторным комплексом. Одноэтажные служебные строения загорелись, вместе с ними сгорели и джипы. Огонь перекинулся даже на фундамент главного здания реакторного комплекса.

Дар до конца своих дней не забудет запах поджаренной человеческой плоти, как и свой жгучий стыд оттого, что при этом запахе его рот наполнился слюной. Дарвин был страшно голоден. К тому времени он уже двадцать часов ничего не ел.

Крики горящих вьетнамцев раздавались, казалось, всего в нескольких футах от позиции морских пехотинцев – хотя на самом деле до них было не меньше пятидесяти ярдов. Дарвин ясно помнил, как он съежился на бетонном полу галереи, прикрывая своим телом снайперскую винтовку, как мать защищает ребенка, а в это время вокруг здания с реактором на двести футов вверх взметнулось пламя и воздух стал слишком горячим, чтобы дышать.

Всю следующую ночь Чак и Дар перебегали с одной позиции на другую, высматривали через ночные прицелы подбирающихся со всех сторон вьетнамских саперов и солдат и расстреливали их с максимального расстояния.

– Настоящий Beau Geste,[26] – крикнул Дарвин Чаку во время очередного затишья между выстрелами.

– Чего? – переспросил морской пехотинец с верхней галереи.

– Да черт с ним! – крикнул в ответ Дар.

На этот раз вьетнамцы пошли в атаку под прикрытием дымовой завесы – и это было умно, потому что даже через ночные прицелы за плотными клубами дыма ничего нельзя было разглядеть. Но в воздухе и без того было уже столько дыма, что вьетнамским снайперам тоже ничего не было видно, и они не могли прикрывать атакующих прицельным огнем.

Обычно вьетнамцы не успевали подползти ближе чем на сто ярдов – либо Дар, либо Чак замечали фигуру в зеленом, движущуюся по склонам холма сквозь адские клубы дыма и пылающие белым огнем кляксы напалма – и тогда один из снайперов убивал вьетнамца единственным метким выстрелом.

Если же оба морских пехотинца стреляли с одной и той же стороны здания, они, чтобы не тратить два патрона на одну цель, кричали друг другу, заметив врага: «Этот мой!» – совсем как детишки из бейсбольной команды Малой лиги.

В два ноль-ноль второй ночи Уолли и Джон выбрались на галерею и сообщили, что все ценное уже упаковано в свинцовые контейнеры, можно загружать их в джипы и уезжать. Пока Дар объяснял, что планы несколько переменились, вьетнамцы непрерывно обстреливали реакторный комплекс. Тысячи пуль барабанили о бетонные стенки галереи. Мешки с песком были изрешечены пулями и изорваны в клочья. Пули ударяли в песок так часто, что казалось, будто это крупные капли дождя стучат по брезентовому тенту. Опаснее всего были рикошеты. Оба морских пехотинца были залиты кровью из множества ран от острых осколков бетона и срикошетивших пуль.