Кивнув, я вошла в зал и села в свободное кресло во главе стола. Паттерсона не было, но я поняла, что это один из его тактических ходов, своеобразный гамбит. Он хотел, чтобы я как следует прочувствовала испытующие взгляды этих десяти незнакомых людей, в чьих руках находилась моя судьба. Я встретилась глазами со всеми и с нем-то даже обменялась улыбками. Молодая, серьезная на вид женщина с ярко накрашенными губами решила не дожидаться главного прокурора.

– Почему вы предпочитаете работать с трупами, вместо того чтобы иметь дело с живыми людьми? – поинтересовалась она. – Довольно странный выбор для врача.

– Именно забота о живых и заставляет меня заниматься изучением трупов, – ответила я. – От мертвых мы узнаем то, что идет на благо живым, и следует отдать им должное.

– И на вас это не действует? – спросил пожилой мужчина с большими мозолистыми руками. Он сморщился, как от боли.

– Конечно, действует.

– Сколько лет вам еще пришлось учиться после окончания средней школы? – спросила полная чернокожая женщина.

– Семнадцать, включая аспирантуру и практику.

– О Боже мой!

– И где вы учились?

– Вы имеете в виду, в каких учебных заведениях? – переспросила я худого молодого человека в очках.

– Да, мэм.

– Сент-Майклз, Академия Лурдской Богоматери, Корнелл, Джонс Гопкинс, Джорджтаун.

– Ваш отец был врачом?

– Мой папа был владельцем небольшого продуктового магазинчика в Майами.

– Не хотел бы я оказаться на месте того, кому пришлось платить за столько лет учебы.

Кто-то из членов жюри тихонько рассмеялся.

– Мне всегда удавалось получать стипендию, – сказала я. – С самой средней школы.

– У меня дядя работает в похоронном зале «Сумерки» в Норфолке, – сказал кто-то из жюри.

– Перестань, Барри. Нет похоронного зала с таким названием.

– Я не шучу.