Кабинет внизу захламлен, но чист. Кажется, ничего не пропало, во всяком случае, DVD и ноутбук на месте.

Наверху во второй спальне я снова осматриваю окна. Одежда Элизы висит на вешалках нетронутая. Ее шкатулка с драгоценностями, отделанная перламутром, лежит в нижнем ящике туалетного столика. Если бы ее кто-то искал, легко бы обнаружил.

В ванной сиденье унитаза опущено. Коврик для ванны висит на сушилке над большим синим полотенцем. Новый тюбик с зубной пастой стоит в подарочной кружке из палаты общин. Я наступаю на педаль корзины, и крышка поднимается. Пусто.

Я уже собираюсь уходить, когда замечаю горстку темного порошка на белом кафеле под раковиной. Провожу пальцем по поверхности и собираю тонкую серую пыль, пахнущую розой и лавандой.

На подоконнике у Элизы стояла расписанная керамическая чаша с ароматической смесью. Возможно, она ее разбила. Тогда она должна была смести осколки в совок и выбросить в мусорное ведро на кухне, но в ведре ничего нет.

Пристально рассматривая окно, я вижу участки дерева на краях, где отвалилась краска. Раму красили закрытой, а потом открыли. Подсунув пальцы под раму, я тяну ее на себя, сжимая зубы, когда разбухшее дерево начинает скрипеть.

Выглянув наружу, я вижу канализационные трубы и плоскую крышу прачечной десятью футами ниже. Кирпичная стена внутреннего дворика увита глицинией, и по ней легко взобраться. Трубы могли послужить опорой, чтобы добраться до окна.

Я закрываю глаза и, мысленно воссоздавая картину произошедшего, вижу, как кто-то стоит на трубах и вскрывает окно. Он пришел не для того, чтобы украсть или учинить погром. Он опрокидывает чашу с ароматической смесью, протискиваясь в окно, и ему приходится прибраться. Он не хочет оставлять следов взлома. Потом он ждет.

Шкаф под лестницей запирается на засов. Это чулан для швабр и метел – достаточно большой, чтобы в нем спрятаться, съежившись, и смотреть в щелку между задней стенкой и полом.

Элиза приезжает домой. Поднимает почту с пола и несет в кухню. Она вешает пальто на дверь и бросает вещи на стол. Потом набирает чайник и кладет ложку кофе в кружку. Он нападает на нее сзади, накидывает шарф на шею, убеждается, что узел сжимает ей дыхательное горло. Когда она теряет сознание, он тащит ее в холл, оставляя следы на ворсе ковра.

Он связывает ей руки и ноги, аккуратно обрезая ленту и убирая все обрезки, которые падают на пол.

Потом надевает на голову мешок для мусора. В какой-то момент она приходит в себя и видит только темноту. В это время она уже умирает.

Вспышка ярости заставляет меня открыть глаза. Вижу свое отражение в зеркале ванной: отчаявшееся лицо, лицо, выражающее замешательство и страх. Я падаю на колени, ударяюсь подбородком о сиденье, и меня тошнит в унитаз. Затем я бреду в главную спальню. Занавески закрыты, на постели смятое и несвежее белье. Мои глаза прикованы к мусорному ведру. Там лежит полдюжины скомканных салфеток. Всплывают воспоминания: бедра Элизы на моих бедрах, наши тела вместе, я вхожу в нее.