– Можно позвонить? – спросил Джон и выложил перед ним десятидолларовую купюру.

Кустистые брови мексиканца поползли вверх.

– За границу, – добавил Джон. – В США.

Брови снова опустились. Лапа, унизанная кольцами, потянулась к банкноте, другая указала на один из двух телефонных аппаратов на стене:

– Esta biеп. Dos minutes.

Джон благодарно кивнул и схватился за трубку. Теперь бы не ошибиться номером. Он набрал выход за рубеж, 98 – это число значилось на аппарате на всех важнейших языках. Потом цифру 1 – для США.

И остановился. Он хотел позвонить в секретариат нью-йоркского филиала и попросить, чтобы его незаметно забрала служба безопасности. Но почему-то почувствовал, что это неправильное решение.

Мужчина за стойкой что-то пробурчал и жестом подсказал ему, что надо продолжать набор:

– Andele, andele!

Нет. Это была не лучшая идея, неважно, почему. Джон поднял руку, хотел уже нажать на рычаг, как вдруг в голове его пронеслась другая мысль – мысль, которой он тут же подчинился, не раздумывая. Его палец набрал ноль и потом цифры телефонного номера, который он не мог забыть, так же как и дату рождения своего лучшего друга.

– Алло? – услышал он голос Пола Зигеля.

42

42

Цокало было центром города и его гордостью. Площадь была словно предназначена для парадов и маршей, в окружении величественного собора и помпезного дворца, большая и просторная, днем и ночью многолюдная от прохожих, попрошаек, уличных художников, влюбленных пар, семей и фотографирующих туристов. Никогда не иссякающий поток транспорта омывал площадь, посреди которой гордо реял национальный флаг. Вечерами здесь маршировал гвардейский полк, чтобы в обстоятельной церемонии спустить это полотнище, после чего вдоль всех фасадов вокруг вспыхивали тысячи ламп, образуя впечатляющую ночную иллюминацию.

Джон сам себе казался невидимым. Он медленно обошел всю площадь, с оглядкой, всегда готовый бежать, если понадобится, но никто не обращал на него внимания и ничего от него не хотел. Он прошел вдоль казавшегося бесконечным фронтона Palacio National, углубился в созерцание рельефов на соборе и не спеша брел сквозь аркаду, в которой разместились магазинчики, торгующие украшениями либо шляпами, больше ничем. Он остановился перед витриной, разглядывая выложенные украшения, словно золото ацтеков, и тут массивная матрона с завивкой сунула ему в ладонь несколько монет, так уверенно, что он не посмел возразить. За эти монеты он купил себе в киоске на боковой улочке тако, съел его с волчьим аппетитом, и еда залегла у него в желудке, как бетон.