В этот момент входная дверь открылась. Вошла Васима, держа под мышкой продолговатый свёрток. Что-то, без сомнения, купила. Женщины, как видно, и живут только для того, чтобы покупать.
– Где ты была? – строго спросил Абу Джабр.
Васима широко раскрыла глаза.
– На молитве. Ведь сейчас время послеобеденной молитвы, – она протянула ему свои наручные часы. Из тех новомодных, что напоминали человеку о времени молитвы.
– На молитве? – повторил Абу Джабр. – И где же?
– На первом этаже есть молельная комната.
Только теперь он увидел, что под мышкой у неё был вовсе не свёрток с покупкой, а скатанный молитвенный коврик, какие берут с собой в дорогу.
– Так, – сказал он и откашлялся. – От Саида есть какие-нибудь новости?
Васима отрицательно покачала головой.
– Он знает, что Мандур болен. Этого ему достаточно.
Мандур снова закашлял, и она пошла к нему, больше не добавив ни слова. Абу Джабр удалился в другую комнату и оттуда слышал, как она ворковала над мальчиком.
Он со вздохом посмотрел в окно на парковый ландшафт в морозном свете. Здесь он потерял чувство времени. Не наверстать ли ему пропущенную молитву? Нет, решил он, взглянув на свои часы, слишком поздно. Главное – теперь не пропустить магриб, молитву после захода солнца. Прежде всего необходимо обрести покой. Неизвестность душила его, а тут ещё эта своевольная женщина…
Обрывки разговора в соседней комнате заставили его прислушаться.
– А я правда выздоровлю? – тихо спросил Мандур.
На что Васима ответила:
– Этого я не знаю, дитя моё. На это воля Аллаха. Как и на всё в мире.
– Тогда для чего мы вообще лечимся?
Абу Джабр поневоле улыбнулся. Хороший вопрос. Ему было интересно, как на него ответит Васима.
Некоторое время она молчала. Затем сказала:
– То, что на всё воля Аллаха, не означает, что ничего не нужно делать. Мы лечим тебя в надежде, что тебе это поможет. Возможно, тебе станет лучше, а может, и нет. От нас это не зависит, только от Аллаха. Но это означает лишь то, что нам не нужно об этом тревожиться. Аллах хочет, чтобы мы всегда делали лучшее, на что мы способны, но он не хочет, чтобы мы при этом тревожились. Понимаешь? Потому что когда тревожишься, делая что-то, невозможно сделать это хорошо.