– Гхавар? – спросил Вернер.
Анштэттер кивнул.
– Кстати, произносится не так. Сочетание «гх» в арабской транскрипции произносится как гуттуральное[34]«р». – Он продемонстрировал, закатив звук далеко в гортань. – Не спрашивайте, почему, система идёт от англичан. Как бы то ни было, поле называется Равар.
Едва услышав это слово, Доротея вспомнила:
– О, тот звонок!
Мужчины посмотрели на неё с недоумением.
– Что-что? – спросил инженер-нефтяник.
– Некоторое время назад звонил человек, он хотел поговорить с вами. На ломаном немецком. Имени не назвал, но просил передать вам, что вы были правы. И потом он сказал, что
– Да.
– А я тогда подумала, что речь идёт о человеке. И у меня не было номера вашего телефона.
Анштэттер потёр шею.
– Это мог быть только Гиоргос. Один из моих соавторов, киприот. Он остался в Саудовской Аравии. Наши расчёты казались ему чистой спекуляцией… Вы не помните, когда это было?
– Помню. Это было в тот день, когда я узнала об аварии моего брата. Четырнадцатого сентября.
Анштэттер задумчиво смотрел себе под ноги.
– Тогда это уже не теория, – сказал он. – Тогда случилось то, чего я и боялся.
Далёкое прошлое
Мысль, что нефть когда-то кончится, не нова. Она сопровождает человека с тех пор, как он впервые нашёл нефть.
Первые промышленно эксплуатируемые источники в Пенсильвании истощились быстро. Учёные, пересчитав опытные данные первых десятилетий и приложив их к месторождениям, известным в 1920 году, пришли к чрезвычайно пессимистическому прогнозу относительно нефти как источника энергии.
Но едва эта дискуссия началась, как в восточном Техасе, а позднее в Персидском заливе открыли нефтяные поля столь гигантских размеров, что все прогнозы оказались просто смешными. Нефтяная индустрия бурно развивалась, потребление нефти росло, но каждый год находили нефти больше, чем были в состоянии добыть. И тот момент, когда все это может кончиться, больше не просматривался.