Сумерки тают, и все сделанное и сказанное Бентоном проступает с очевидной ясностью. Для начала он провел Люси через горный перевал, где не разболтаешься и где злость и страх уходят вместе с силами, а потом отправил спать. Она не ребенок, хотя Бентон иногда и обращается с ней как с ребенком, и понимает, что он заботится о ней. Так было всегда, даже тогда, когда она ненавидела его.

Люси достает из сумки лыжные брюки, свитер, шелковое белье и носки и раскладывает все на кровати, рядом с девятимиллиметровым «глоком», магазин которого вмещает семнадцать патронов. Она всегда берет его, когда предполагает, что стрелять придется в здании. Легкость и скорострельность – вот что главное в такой ситуации. Не палить же в отеле из «кольта» или винтовки! Что она скажет Генри и как поведет себя, когда ее увидит, Люси еще не знает.

Не жди ничего хорошего. Не надейся, что она будет счастлива тебя видеть или даже просто вежлива и внимательна. Люси садится на кровать, стягивает брюки, стаскивает через голову футболку. Потом подходит к зеркалу, смотрит на себя и убеждается, что возраст и земное притяжение пока еще не взяли над ней верх. Так и должно быть, ведь ей нет еще и тридцати.

Тело мускулистое и поджарое, но не мальчишеское, так что физическое состояние не дает повода для беспокойства. И все же, рассматривая свое отражение, Люси испытывает странное чувство, как будто тело и то, что в нем, не совсем одно и то же, и сколько бы раз она ни занималась любовью, ей не дано узнать, каково оно для другого и что ощущает ее любовница, когда ласкает его. Люси хотелось бы это знать, и она рада, что не знает.

«Ты нормально выглядишь, – говорит она себе, – отходя от зеркала и направляясь в душ. Тем более что сегодня то, как ты выглядишь, совершенно не важно. Ты ведь не собираешься ни с кем ласкаться. Ни сегодня, ни завтра».

– Боже, что я делаю? – бормочет Люси. Горячая вода бьет о мрамор, и брызги летят на стеклянную дверь. Что я наделала, Руди? Что я наделала? Пожалуйста, не уходи, не оставляй меня. Обещаю, я стану другой.

Полжизни Люси проплакала в душе. Она попала в Квонтико еще девчонкой, потому что у нее была влиятельная тетя, и, попав туда, где ей нельзя было находиться, она спала в общежитии, стреляла из пистолета и бегала кроссы с агентами, которые никогда не паниковали и не плакали. По крайней мере при ней. Тогда увиденное произвело на нее сильное, даже неизгладимое впечатление. Тогда Люси поверила в мифы, потому что была молода и доверчива. Сейчас она другая и уже не верит в мифы, но что-то осталось, и это что-то уже не исправишь. Если она плачет, а это бывает редко, то плачет одна. Если ей больно, она не подает виду.