Томас попросту использовал Миа. Он делал ставку на разрыв между любовью и ее эволюционным разумным обоснованием, на тот факт, что мысленно Миа по ошибке принимает Фрэнки за генетически совместную собственность. Но посадить соседа номер один на весла не было просто прихотью. Миссией, которую поставил перед Томасом капитан Кэссиди, был Белый кит. Кто-то должен был грести, пока он балансировал с гарпуном в руке...

Томас продолжал объяснять — почему у них не было иного выхода, кроме как похитить его сына, как Нейл дал ему специальный телефон, как он условился позвонить, чтобы узнать, куда привезти Фрэнки. На последовавшие вопросы Миа он отвечал с угрюмым терпением, подобно клиницисту, расшифровывающему раковые призраки на рентгеновском снимке.

Когда Миа задал тот самый вопрос, Томас попросту сказал:

— Потому что Фрэнки — его сын.

Со стороны соседа номер один последовало длительное молчание. Покрышки невнятно бормотали что-то, им не хватало ухабов и грязи.

Контроль... Томас чувствовал холодную, влажную руку, цепко обхватившую его тело. Люди не герои, понял он. Не герои, и все тут.

Они могут показаться ими только в минуты безумия.

Башни Манхэттена громоздились, невозмутимые издали, сюрреалистичные в неисчислимом множестве огней. Нимб каждой рисовал на лобовом стекле переплетенные кольца, медленно смещавшиеся соответственно изгибу шоссе. Где-то, погребенный в одной из циклопических расселин горизонта, маленький мальчик лежал, привязанный к своей кровати, корчась и крича.

Томас пошевельнулся на своем сиденье, тесно обхватил колени.

— Что, если он прав? — спросил он.

Один из тех вопросов, которые обретали реальность, только если задать их вслух. Томас понял — отчасти он не верит, что Миа остался наедине со своими мыслями.

— Кто? — откликнулся Миа. — Нейл?

— Мы считали себя центром мироздания. И ошибались. Считали, что созданы по образу и подобию Божию. И снова ошибались. Теперь мы считаем себя источником всех существующих смыслов... Считаем себя реальными.

— Это всего лишь одно из предположений, — сказал Миа. — Еще одна игра слов. Оглянись, Том. Никто, к чертям, и понятия не имеет, что творится. И меньше всех — Нейл. Власть — вот что всем распоряжается.

Томас покачал головой. Трагедия была не в том, что слова бездонны: это был просто способ преподавателей английской литературы польстить себе, утвердившись в мысли, что мир все еще живет по шекспировским законам, что это нечто, пошитое на заказ для них и их профессиональных навыков. Нет. Трагедия была в том, что глубина эта неизреченна.