Линн поспешила наверх, в комнату Кейтлин. Сегодня она рано разбудила девочку, заставила ее принять душ и одеться, точно не зная, будет ли немка проводить медицинский осмотр. Теперь дочка спала на застланной постели в наушниках, драных джинсах, зеленой блузе с капюшоном поверх белой футболки, в толстых серых вязаных носках. Лицо стало совсем желтым. Линн легонько тронула ее за плечо.

– Приехали, милая!

Кейтлин взглянула на нее с незнакомым непонятным выражением, в котором смешались надежда, отчаяние, изумление. В темных зрачках мелькнуло привычное упрямство. Будем надеяться, она его не утратит.

– И печень с собой привезли?

Линн рассмеялась. Кейтлин выдавила кривую усмешку.

– Хочешь, чтобы я ее сюда привела, или спустишься?

Дочь задумчиво покачала головой:

– Думаешь, я должна выглядеть насмерть больной или как?

Прозвенел дверной звонок.

Линн чмокнула ее в лоб.

– Просто будь естественной, ладно?

Кейтлин запрокинула голову, высунула язык.

– Хр-р-р, – прохрипела она. – Умираю, хочу новую печень и добрый стакан кьянти для ополаскивания!

– Заткнись, Ганнибал!

Линн выскочила из комнаты, сбежала вниз, открыла дверь. Изумилась элегантности стоявшей перед ней женщины. Не зная, чего следует ждать, она воображала ее суровой, официальной, чуточку страшноватой, но уж никак не высокой красоткой, по прикидке чуть за сорок, с волнистыми светлыми волосами до плеч, в черном замшевом пальто с мехом, за которое вполне можно было бы умереть.

– Миссис Линн Беккет? – проговорила женщина низким чувственным голосом с заметным акцентом.

– Марлен Хартман?

Женщина одарила Линн обезоруживающей улыбкой, синие глаза наполнились теплотой.

– Извините за опоздание. Рейс задержали из-за снегопада в Мюнхене. Но вот я здесь, и alles ist in Ordnung, ja?[25]

На секунду сбившись из-за неожиданного перехода на чужой язык, Линн пробормотала: