По-настоящему на нервы мне действовали отнюдь не кошки и даже не молочный бассейн, а лестницы. Пользовать их было нельзя, потому что их ремонтировали. Понятия не имею, как можно пользовать лестницу, но объявление гласило: «Лестницы не пользовать. Сломано. Мы чинить. Персонал отеля „Кис-Кис“ благодарит вас».

И вот я стою на пятом этаже, то бишь в «Кошачьей метрополии», на ковровой дорожке с узором в виде отпечатков лап, и дожидаюсь лифта. Я всегда избегаю лифтов. Терпеть их не могу, и это вовсе не иррациональная фобия. Я мог бы вам порассказать… впрочем, это уже другая история. Скажем так: у человека моей профессии хватает изобретательных врагов.

Двери лифта открылись, и передо мной предстал сухопарый старик в ливрее винного цвета. Безукоризненно стильное облачение, вплоть до шляпы-коробочки, нахлобученной под точно выверенным углом. Несмотря на сутулость, старикан оказался выше большинства японцев своего поколения — на глаз, судя по торчавшим из-под шляпы седым прядям, я дал ему шестьдесят с хвостиком. Он высунулся из лифта, волнообразно изогнул торс и попытался сложить губы в улыбку, позабытую двадцать лет назад.

— Я — Ночной Портье, — сообщил он.

Я кивнул ему и вошел в лифт. Вероятно, следовало поклониться, но при одной мысли о поездке в лифте хорошие манеры вылетели из головы. Они у меня и так не слишком стойкие; впрочем, это не страшно, ведь я — гайдзин.7 Американцу прощается все, пока он не тычет хозяевам в глаза палочками для риса. Двери лифта сомкнулись.

Вместе с нами в лифте ехал тощий котенок с короткой шерстью. Мелкий такой, костлявый, дерганый. В кино его сыграл бы Стив Бушеми.8 Наверное, ему то и дело роняли на хвост тяжелые чемоданы, или, катаясь целый день вверх-вниз, он испортил себе вестибулярный аппарат. Да уж, малышу не позавидуешь. Не знает, куда себя деть, точно подросток в комнате без телевизора.

Пока мы ехали, Ночной Портье явно ко мне присматривался, даже губы раздвигал, будто хотел заговорить, но лишь втягивал в себя воздух с присвистом и шлепал губами. Поначалу, услышав этот звук, я оборачивался к портье. Портье таращился на меня, я вежливо улыбался и снова утыкался взглядом в пол. Затем свист и чмоканье повторялись.

Мы остановились на четвертом этаже. Двери лифта открылись, хотя никто его не ждал, разве что две одинаковые мраморные кошки посреди пустого холла. Двери медленно затворились, и мы поехали вниз. Наконец Ночной Портье заговорил:

— Я думал, вы уже выехали.

Произнося свою реплику, он смотрел не на меня, а на числа, вспыхивавшие над дверью лифта, — люди всегда на них смотрят. Странно, что это место еще не додумались занять под рекламу.