— Я не уйду отсюда как трус. Я пришел сюда с достоинством и мужеством и с еще большим достоинством и мужеством уйду.

— Тогда я скажу тебе только одно: с достоинством и мужеством ты встретишь смерть.

Есть те, кого я люблю, и те, кто живет во мне. Некоторых я давно покинул. Другие давно покинули меня. Но все они живут во мне.

Есть другие, кого я не покинул, те, кто не покинул меня.

Когда моя вторая смерть, моя настоящая смерть будет рядом, я призову их к себе.

Как долго души этих других поддерживали меня вместе с моей собственной душой.

Боже, как я сейчас тоскую по ним!

Пусть знают, что я дышу. Пусть знают, что мы дышим вместе, как бы далеки ни были друг от друга. Нельзя, чтобы они узнали об этом только тогда, когда я призову их отметить неизбежное.

Боже, как я счастлив, что вместе со мной Джульетта, чье дыхание я чувствую на своей коже и в своей душе и чьей кожи и души касается мое дыхание.

Что до остальных, то ни я, ни те, кто живет во мне, не желают вашей компании. Вы, те, кто из страха, глупости, зависти омрачали путь моей предыдущей жизни, как оскверняли свою собственную, вы, знающие, кто вы есть, как знают живущие во мне, кто есть они, — пусть ваша истинная смерть предшествует моей, как предшествовала ей смерть ваших душ.

Возвращаясь в Венецию, поэт поклялся, что создаст поэзию, которая избавится от всякой искусственности; поэзию, которая покончит с искусственностью и примет естественный, живущий в природе размер и ритм дыхания и стихий; в которой будут лишь свободные, необузданные, могучие рифмы; поэзию sans entraves, грохочущую и ревущую, подобно морю, подобно тому как он сам кричал в то ревущее море; поэзию, в которой метрика стиха сольется с нежным, тихим, неуловимым шелестом и вздохом Всего.

Никогда больше не будет его поэзия принужденной и заключенной в схоластические арифметические мерки. Она создаст собственную форму, изливаясь из его заново рожденной души. Она расскажет о крохотной птичке, которая не умеет летать, о парящем в вышине ястребе, о кресте, нарисованном кровью крысы, о гробнице жизни и исходе оттуда к мудрости — к Ней, перед которой поэзия есть лишь коленопреклонение, зажженная свеча, которая, быть может, донесет отблеск света к гробницам других.

У меня длинные волосы или, может быть, бритая голова. У меня борода или, может быть, тевтонские усы.

Джульетта рисует; ей всегда этого хотелось. Я работаю с огромной каменной глыбой, работаю, остервенело и пишу стихи, которые мне хочется писать.

В этом мире покачивающихся в тени деревьев гамаков, моря, звезд и ветра, смеха, свободы и любви я ощущаю в своих жилах желание жить. В Женеве есть специалисты, которые говорят, что можно надеяться.